Обижались вначале колхозники, потом многие попривыкли. Откликались и на Пирата, и на Гортензию, и на более худшее. И лишь один бригадир Червонцев, хотя ему-то чего обижаться — он как раз ходил в тех, которые «конь с гривой», — говорил:

— Рыгор Кузьмич, осторожнее. Это не те приемы. Не те манеры.

И прямо в открытую, прямо в глаза председателю.

Что было нового и хорошего при ипподромном председателе, так это то, что увеличилось в Березках конское поголовье. Даже появился племенной жеребец Султан. Правда, заплатили за него огромные деньги.

В другом колхоз не изменился. Стоял на месте. Ни вперед, ни назад не двинулся.

Недолго пробыл в Березках Рыгор Кузьмич. Говорят, к его уходу был причастен Червонцев. Возможно, это и так.

Забрали Рыгора Кузьмича по-тихому. Без повышения, без понижения. Просто — в соседний колхоз.

Из всех председателей временных самым временным оказался в Березках Николай Семенович Лапоногов. Процарствовал Николай Семенович в колхозе, как Наполеон при втором восшествии на престол, ровно сто дней.

Лапоногова в Березках знали еще до прихода к ним в село. Был он до этого председателем колхоза «Передовой». Колхоз развалил.

Его бы вообще подальше от дел колхозных. Но в районе почему-то решили Лапоногова поддержать. Нет бы сменить начальство — решили сменить колхоз. Вот и рекомендовали его в Березки.

Как известно, председателя избирают на общем колхозном собрании. Так было и тут.

Однако, несмотря на рекомендацию к ним Лапоногова, в Березках решили за нового председателя не голосовать.

Даже дед Опенкин как бы от имени всех заявил:

— Не допустим!

И действительно, не допустили. Провалили его на собрании.

После голосования бригадир Червонцев сказал:

— Ватерлоо.

Сельский всезнайка Федор Кукушкин тут же всем объяснил, что Ватерлоо — это название маленькой деревушки в Бельгии, возле которой в 1815 году был разбит французский император Наполеон.

Узнали в районе — а люди там были жалостливые, — что их кандидат не избран, забили тревогу, нашли какой-то недостаток в проведении собрания, короче, придрались и предложили колхозникам переголосовать.

На новое собрание приехал из района специальный представитель.

Представитель говорил горячо. Находил в Лапоногове массу достоинств. Народ заколебался. Прежней общей решительности уже не было. Голоса распались, и надо же: как раз на две равные половины.

Представитель забегал тревожно глазами по залу, стараясь найти хоть еще одного, кто поднял бы руку «за».

Тут и попался ему Опенкин.

Представитель сразу пошел в атаку:

— А что же вы, товарищ дед, «против»? Что вы имеете против товарища Лапоногова?

Понимает Опенкин, что вопрос обращен именно к нему, а главное, сидит дед так, что ни за чью другую спину не спрячешься.

Решил старик прибегнуть к хитрости.

— Да я что… Я ничего… Рука у меня болит, — нашелся старик и тут же показал на свою правую руку.

— А вы левой, товарищ дед, левой, — наседал гость из района.

Так и не отбился Опенкин. Короче, поднял он руку, и Лапоногов стал председателем.

— Вот тебе и твое Ватерлоо, — говорили колхозники после собрания бригадиру Червонцеву.

— И все же Ватерлоо, — отвечал Червонцев. — Это еще не точка.

Набросились односельчане и на деда Опенкина.

— А я же левой, — оправдывался дед. — А левой — она как бы не в счет, не по закону.

Прав оказался Червонцев. Все же в районе потом осознали свою ошибку. Выборы определили недействительными. А представитель района был даже строго наказан.

Пробыл Лапоногов в Березках ровно сто дней. Вот и получилось, как в ту далекую эпоху. Разница только в том, что Наполеон был разбит у бельгийской деревушки Ватерлоо, а Николай Семенович Лапоногов — в русском селе Березки.

Вслед за Лапоноговым и приехал сюда Савельев.

— И чего он ходил на кладбище? — мучился дед Опенкин.

Между тем необычное поведение Савельева имело последствия самые неожиданные. Прежде всего — для самого же кладбища. Все как-то невольно, не сговариваясь друг с другом, потянулись к отцовским могилам и навели наконец там порядок.

Имел этот визит прямое отношение и к деду Опенкину, и тоже опять непредвиденное. Поколебался непререкаемый дедов авторитет.

Сутки поразмыслив над тем, что же сказать народу, старик, как в девяти предшествовавших случаях, решил действовать наверняка:

— Этот тоже, считайте, временный. — И тут же добавил: — Недолговечный.

Но почему-то на этот раз слова деда были приняты всеми как-то холодно. А тетка Марья, человек мудрый и праведный, даже сказала:

— Тебе бы, старый, лишь каркать.

На что, конечно, дед тут же при всех обиделся и обозвал тетку Марью, как тот, ипподромный, недобрым словом. Но старику простили такую вольность. И даже тетка Марья сама рассмеялась, ибо вид у деда был не более чем петушиный и все знали занозистый нрав Опенкина.

Но это лишь еще больше старика распалило.

— Временный он! — кричал дед Опенкин. — Не сойти с места — временный!

Домой дед Опенкин вернулся злым, хватанул хворостиной козу. Однако, еще раз подумав, дед пришел к выводу, что, судя по настроению односельчан, вряд ли своим ответом попал он в точку.

— Ошибся я, — говорил на следующий день Опенкин. — Этот приехал сюда, мужики, серьезно.

На следующий день на общем колхозном собрании состоялись выборы нового председателя.

Речь Савельева была краткой, и это понравилось. «Не балабол, — зашептались в рядах. — Видать, понимает, что языком землю не вспашешь».

Дед Опенкин окончательно понял, что нужно срочно менять свой вывод.

— Ошибся я, — заявил он тут же после собрания. — Этот приехал сюда, мужики, серьезно. Этот