том, что ящик из-под бутылок тоже его рук дело.

— Фиолетовые перчатки! — хихикнул Джерард так весело, как Бруно еще от него не слышал. — Какой смысл в цвете, если главное — не оставить отпечатков пальцев, а?

— Да, — согласился Бруно.

Джерард вошел в дом через дверь на террасе.

Бруно подумал и вошел следом. Джерард свернул на кухню, а Бруно поднялся к себе. Он швырнул записную книжку на постель и вышел в холл. От вида открытой двери в отцовскую спальню ему стало не по себе, словно до него только что дошло, что отец мертв. Все из-за того, что дверь стоит нараспашку, решил он, и дверь, и торчащий из штанов хвост рубашки, и охрана, которая подвела — ничего этого не было бы, будь жив Начальник. Бруно нахмурился, затем подошел и быстро закрыл дверь, чтобы не видеть ковра, чей ворс взъерошен ногами сыщиков, подошвами Гая, не видеть бюро с выпотрошенными ящиками и раскрытой на столешнице чековой книжкой, словно ожидающей подписи своего хозяина. Он осторожно открыл дверь в мамину спальню. Она лежала в постели с открытыми глазами, натянув до подбородка атласное розовое стеганое одеяло и повернувшись лицом к комнате, как лежала уже с субботнего вечера.

— Ты не спала, мамик?

— Нет.

— Джерард снова здесь.

— Я знаю.

— Если не хочешь, чтоб тебя беспокоили, я ему скажу.

— Миленький, не глупи.

Бруно присел на постель и склонился над матерью.

— Мне хочется, мамик, чтобы ты поспала.

Под глазами у нее залегли фиолетовые морщинистые тени, а рот был поджат как-то по-новому, так что уголки губ казались растянутыми и тонкими.

— Миленький, ты твердо уверен, что Сэм в разговоре с тобой никогда ничего и никого не упоминал?

— Ты можешь представить, чтобы он сказал мне что-нибудь подобное?

Бруно прошел по спальне. Присутствие Джерарда в доме раздражало его, особенно паскудная манера Джерарда держать себя так, будто у него есть улики против всех и каждого, включая Герберта, который, как известно, обожествлял отца, а его, Бруно, только что не обвинял в открытую. Но Бруно знал, что Герберт не видел, как он мерил расстояние шагами, а то бы Джерард ему уже сообщил. Когда мама болела, он, бывало, бродил по всему участку и по дому, и откуда стороннему наблюдателю было знать, считает он шаги или нет? Сейчас он бы с удовольствием поговорил о Джерарде, но мама его не поймет. Она стояла на том, чтобы продолжать пользоваться его услугами, потому что он считался самым лучшим в своем деле. Они тянули в разные стороны, мама и он, Бруно. Мама была способна выболтать Джерарду что-нибудь жизненно важное, например, что они лишь во второй половине четверга решили отбыть в пятницу, и даже не поставить Бруно об этом в известность!

— Чарли, ты знаешь, что толстеешь? — спросила мама с улыбкой.

Бруно улыбнулся в ответ — это было так на нее похоже. Сейчас она сидела за туалетным столиком, заправляя волосы под резиновую шапочку.

— Аппетит улучшился, — сообщил он, хотя аппетит у него стал хуже, как и пищеварение. Но он все равно почему-то толстел.

Не успела мама закрыть за собой дверь в ванную, как постучался Джерард.

— Она там долго пробудет, — сообщил Бруно.

— Передайте, что я в холле, будьте любезны.

Бруно постучал в дверь ванной, передал, что просили, а потом отправился к себе. По тому, как лежала на постели записная книжка, он догадался, что Джерард ее обнаружил и просмотрел. Бруно не торопясь приготовил себе хайбол покрепче, выпил, медленно спустился в холл и услышал, что мама уже вышла и разговаривает с Джерардом.

— …настроение, похоже, не лучше и не хуже?

— У него, знаете ли, настроения постоянно меняются, уследить трудно, я ничего не заметила, — ответила мама.

— Порой удается почувствовать психический настрой, разве нет, Элси?

Мама промолчала.

— …очень плохо, мне нужно от него больше помощи.

— Ты думаешь, он о чем-то умалчивает?

— Не знаю, — с этой его отвратительной ухмылочкой, и Бруно по голосу догадался, что Джерарду к тому же известно, что он подслушивает. — А ты?

— Конечно, я этого не думаю. Куда ты копаешь, Артур?

Она не давала ему себя обработать. После этого разговора, решил Бруно, Джерард потеряет в ее глазах. Он снова превратится в тупицу, в тупого айовца.

— Ты ведь хочешь, чтобы я докопался до правды, хочешь, Элси? — спросил Джерард голосом детектива из радиопостановки. — Он не хочет рассказать толком, чем занимался в четверг ночью, после того как вы расстались. Среди его знакомых есть довольно-таки темные личности. В их числе вполне мог оказаться и наемник какого-нибудь делового врага Сэма, и экономический шпион, и прочее в том же духе. А Чарлз мог сболтнуть, что вы с ним уезжаете на другой день…

— Ты на что намекаешь, Артур, что Чарлз об этом что-то знает?

— Я бы не удивился, Элси. А ты, если по-честному?

— Черт бы его побрал! — прошептал Бруно. И все это он говорит его маме!

— Конечно же я расскажу тебе все, что от него услышу.

Бруно ретировался к лестнице. Ее податливость привела его в ужас. Неужели у нее родилось подозрение? Что другое, а убийство она проглотить не способна. Разве он не понял этого еще в Санта-Фе? А вдруг она запомнила Гая, запомнила, что он говорил о нем в Лос-Анджелесе? Если Джерард выйдет на Гая в ближайшие две недели, у того еще могут оставаться царапины от зарослей, какой-нибудь подозрительный синяк или порез. Бруно услышал в нижнем холле мягкие шаги Джерарда, увидел его с подносом, на котором стояла мамина послеполуденная выпивка, и снова отступил вверх по лестнице. Сердце у него билось, словно в сражении, странном сражении со многими воюющими сторонами. Он поспешил к себе в спальню, глотнул как следует, улегся и попытался уснуть.

Он дернулся, проснулся и отстранился от руки Джерарда, который тронул его за плечо.

— Пока, — произнес Джерард, обнажив в улыбке желтые от никотина нижние зубы. — Я ухожу, зашел попрощаться.

— Стоило ради этого будить человека? — вопросил Бруно.

Джерард хихикнул и вышел вразвалку, прежде чем Бруно успел придумать какую-нибудь любезную фразу, которую и в самом деле собирался сказать. Он снова откинулся на подушку и попытался вернуться к прерванной дреме, но за закрытыми веками видел все ту же приземистую фигуру Джерарда в светло- коричневом костюме, как он бродит по коридорам и холлам, подобно призраку просачивается сквозь запертые двери, наклоняется порыться в ящиках, читает письма, что-то записывает, поворачивается и указывает на него пальцем, терзает маму — и как же ему не сопротивляться!

— А как еще прикажешь объяснять? Он меня обвиняет! — крикнул Бруно через стол.

— Миленький, ничего подобного. Он занимается своим делом.

Бруно бросил волосы со лба.

— Потанцуем, мамик?

— Ты не в том состоянии, чтобы танцевать.