бывшем поместье.

— Здесь очень бедно, милая мама, — сказал он, с чувством пожимая руку матери, — но я не смог найти ничего лучшего сообразно нашим средствам. Надо будет потерпеть, пока не поправятся наши обстоятельства.

— Душа моя, — ответила мать, с благодарностью посмотрев на сына, — грешно жаловаться, когда судьба сохранила мне вас.

Лионель употребил все старания, чтобы придать комнате несколько более веселый вид. В камине горел яркий огонь, а на столе стояла ваза с первыми цветами весны.

Искренняя привязанность друг к другу была единственной опорой в первые дни бедности этих жертв банкира. Испытание было тяжелое.

Каждое утро после скудного завтрака Лионель отправлялся — без средств и без друзей — отыскивать себе занятие в Лондоне; каждое утро Виолетта делала то же самое, чтобы добыть хлеб насущный, которого они уже скоро должны были лишиться. Но она была не счастливее брата, хотя многое знала. Но Лондон изобиловал образованными молодыми девушками, которые часто напрасно старались получить хотя бы скудное место. Равно и мистрисс Вестфорд старалась приносить пользу своим талантом, но также долго тщетно искала себе занятие. Наконец, когда уже мать и дочь почти потеряли надежду на работу, светлый солнечный луч проник в их жизнь и, казалось, пообещал им лучшие дни.

Одна знатная дама дала объявление в газетах, что ищет гувернантку своим двум дочерям. Виолетта прочла публикацию и немедленно отправилась по адресу.

Мистрисс Монтес Тревор была женщиной, которая думала об удовольствиях и нарядах. Она когда-то была чрезвычайно красива и воображала, что в сорок лет все еще сохранила всю прелесть своего девятнадцатилетнего возраста. Она была вдовой, и мысль о вторичном браке постоянно занимала ее, но она домогалась богатого мужа, так как привыкла к роскошной жизни.

Публикацию этой-то мистрисс Тревор Виолетта и прочла в газетах, и на следующий день она сидела в числе еще нескольких кандидаток в приемной этой дамы и с сильно бьющимся сердцем ожидала минуты, когда ее пригласят в кабинет и решат ее участь. Она знала, что для их семейства наступала самая горькая нищета, и мысленно молилась об успехе этого дела.

Наконец Виолетту ввели в кабинет мистрисс Тревор, которая неглиже, с веером в руках возлежала на изящной кушетке. Подле нее на маленьком столике стояли флакон с духами и чашка шоколада. Обе ее дочери стояли у окна и рассеянно смотрели в окно.

Как только Виолетта вошла, дрожа от волнения, мистрисс Тревор не могла удержаться от удивления.

— Какое прекрасное лицо! — воскликнула она. — Милая Теодорина, милая Анастасия, — обратилась она к дочерям, — видели ли вы что-нибудь прелестнее этого?

Виолетта и не подозревала даже, что это восклицание относилось к ней; она подошла к даме и сказала ей робко:

— Мистрисс были столь добры, что позвали меня к себе?

— Да, моя милая, я звала вас и очарована вами. Я люблю, чтобы все окружающее меня было прекрасно — мои комнаты, цветы, моя фаянсовая посуда. И вы прекрасны. Красота сделалась для меня так же необходима, как воздух, которым я дышу. Я уверена, что мы сойдемся с вами. Милая Анастасия, не находишь ли ты, что есть сходство между мисс… мисс…

— Вестфорд, — пролепетала Виолетта.

— Мисс Вестфорд и мною? В форме носов, например. Форма носа мисс Вестфорд та самая, которую покойный отец ваш называл чисто греческим типом. Я наперед уверена, моя милая, что вы мне понравитесь. Вы ведь играете на фортепиано, а также можете петь?

— О да, мистрисс!

Мистрисс Тревор указала рукой, на которой блестели драгоценные камни, на открытый инструмент.

— Доставьте нам удовольствие послушать вас! — сказала она.

Виолетта села за фортепиано и после коротких прелюдий, которые вполне доказывали, насколько развита в ее тоненьких пальчиках техника, спела итальянскую арию, в которой очень выгодно выказался ее голос.

— Отлично! — воскликнула мистрисс Тревор. — Вы ведь также умеете рисовать?

Виолетта открыла свой портфель и вынула из него несколько рисунков.

— Прекрасно, — сказала мистрисс Тревор, бросив на них небрежный взгляд, — и вы, конечно, говорите по-французски, немецки и итальянски, ибо я в своей публикации требовала этих познаний?

Виолетта ответила, что в совершенстве владеет этими тремя языками.

— И рекомендация о вас, надеюсь, хороша?

— Вы можете узнать обо мне у мистера Мортона, священника того округа, в котором я жила при жизни моего отца.

— Очень хорошо! — сказала пышная вдова, пока Виолетта передавала ей адрес своего духовника в Гампшире. — Я сегодня же напишу ему и нисколько не сомневаюсь, что ответ будет удовлетворительный. Итак, мы можем сейчас же со всем покончить. Сегодня среда, ответ мистера Мортона я могу получить в пятницу, а в понедельник вы уже можете начать занятия с моими дочерьми. До свидания! Позвони, Анастасия!

Виолетта подошла было к дверям, но нерешительно остановилась.

— Остается еще один вопрос, мистрисс, — робко сказала она. — Какая плата?

— Да, да! — воскликнула мистрисс Тревор. — В самом деле, я и забыла! Вы хотите условиться насчет платы? Совершенно верно. Плату, мисс Вестфорд, я назначаю по десять шиллингов в неделю.

— И сколько уроков? — спросила Виолетта.

— Начиная каждый день с девяти часов утра до двух пополудни, чтобы дать вам время спокойно обедать с своим семейством, — сказала мистрисс Тревор, снисходительно улыбаясь.

От девяти часов утра до двух пополудни, за десять шиллингов пенса в неделю! Виолетта вздохнула, вспомнив цену, которую платили ее учителям, и время, и труд, потраченные на ее образование.

— Может быть, вам мои условия не нравятся? — спросила кроткая мистрисс Тревор резко.

— О нет, мистрисс, я вполне довольна.

— И вы принимаете их?

— Да, мистрисс.

— В таком случае, я полагаюсь на вас, и вы можете начать уже с понедельника, конечно, с тем условием, что ответ мистера Мортона будет удовлетворительный.

— Я не боюсь противного, мистрисс, прощайте.

Почти счастливая вышла Виолетта из кабинета знатной дамы — десять шиллингов спасали их семейство от голодной смерти. Десять шиллингов в неделю предложила образованной учительнице госпожа Тревор, которая платила, не колеблясь, пять фунтов стерлингов за фаянсовую чашку! Торжествуя, она обратилась к своей старшей дочери и сказала:

— Я полагаю, что это дело было хорошо обделано! Десять шиллингов в неделю! Эта молодая особа, милая Анастасия, стоит по крайней мере сто гиней в год!

Младшая дочь, которая не походила на мать ни наружностью, ни характером, посмотрела на нее с упреком.

— Не жестоко ли это и далее несправедливо — предложить ей такую безделицу, когда она так много стоит? — сказала она.

— Жестоко, несправедливо? — повторила мистрис Тревор. — Ты ничего не понимаешь, дитя мое, и в жизни не сумеешь заключить выгодных сделок.