покинул село и отправился на заработки в Алтайскую губернию, откуда уже один, без родственников, перебрался в Анжеро-Судженск, где работал на шахте и встретил мою прабабушку Таисию Петровну Шарапову, и уже вместе они переехали в Щегловск, ныне Кемерово. Дед мой родился в девятнадцатом году, а прадед умер в двадцатом. Так что я практически ничего не знаю о том, какой он был человек. Но село, откуда происходят мой род и моя фамилия, мне очень хотелось посетить.
В Черниговском архиве сведения о Гришковцах, моих предках, начинаются с 1763 года. Практически все мужчины в роду были казаками, многие участвовали в разных военных кампаниях…
Добирались мы из Киева до Сиволожа довольно долго. Друзья для такой поездки выделили мне ни много ни мало «Хаммер», и хорошо сделали, потому что от трассы до села дорога либо плохая, либо условная. Друзья также успели предупредить о моём приезде сельское руководство, и от трассы нас сопровождал сельский руководитель (не могу понять, какая у него должность), без которого мы вряд ли нашли бы Сиволож.
На меня, конечно, сильное впечатление произвела поездка. Село печальное, совсем не похожее на зажиточные южноукраинские деревни. Дома, заборы, подворья – всё напоминает сибирские поселения. Такие же небольшие пятистенки, такая же форма окон и крыш, только старенькие заборы покрашены в более весёлые цвета. Многие дома если и не брошены, то находятся в совсем уж плачевном состоянии. Живёт здесь 721 человек, а в сельской школе всего 55 учеников, в том числе дети из соседней деревни. Но Гришковцов в селе много
Говорят в Сиволожах на украинском языке, точнее на суржике, потому что грамматика ближе к русской. То есть я понимал Гришковцов вполне свободно, а вообще-то, когда говорят на правильном украинском, понимаю мало. В центре села сохранилась старинная церковная ограда – единственное, что осталось от прежних времён. Деревянной церкви, которая раньше стояла за этой оградой, давно нет. На её месте двухэтажная школа – пожалуй, самое чистое и аккуратное строение во всём селе. Возле школы меня встречали дети с воздушными шариками и хлебом-солью, их, видимо, долго продержали на улице, и они были замёрзшие и явно недоумевающие: кто это приехал? Хотя, как выяснилось позже, после того как мои друзья сообщили сельскому руководству о моём визите, разговоров в селе было много, и некоторые даже посмотрели в интернете, что я за гусь
Побывал в сельской библиотеке, в нетопленом деревянном доме, где даже портрет Тараса Шевченко выглядел каким-то замёрзшим. В библиотеке, мне сказали, шесть тысяч книг, но судя по полкам у входа, на которых стоят самые популярные, и в украинской глубинке победили Донцова с Марининой.
Машина, на которой я приехал, произвела большее впечатление на селян, чем я сам. Они над ней посмеивались или сдержанно улыбались, глядя как на диковинку. Меня провезли по всему селу, показали дома и дворы, в которых живут Гришковцы. Ехал мимо мужик на телеге, мне сказали: «Вон тоже Гришковец». Я впервые общался с однофамильцами… и конечно же, многие из них приходятся мне дальними-дальними родственниками.
Когда стемнело, меня пригласили отужинать. Маленький банкет состоялся в крошечном кабинете довольно большой сельской столовой. Почему в кабинете? Да просто это единственное отапливаемое помещение. Накормили обильно, пили отличную самогонку. Уезжал из Сиволожей хмельной, растерянный, запутавшийся в ощущениях и переживаниях и уверенный, что непременно приеду ещё и хочу приехать с детьми. Не знаю почему. Время в Сиволожах остановилось где-то между 1975-м и 1985 годами.
Вокруг села бесконечные идеально ровные поля и огромные лесные угодья. Пейзаж очень похож на алтайские и притомские привычные с детства виды. Может, именно поэтому мои предки остановились там. Кто знает.
1 декабря
Диктую по телефону из Днепропетровска. Через полчаса на сцену, а завтра – в Донецк. Это будет четвёртая географическая точка в моём украинском путешествии. Чувствую, как сильно изменилось настроение в стране по сравнению с прошлым годом. Чувствую, но сформулировать пока не могу. К тому же в разных городах настроения разные, в целом много ворчат, но тоже везде по-разному. Единственное, могу сказать, ворчать стали тише. Ощущается какое-то затишье, несмотря на палатки на майдане. Все как будто не спешат с выводами о том, что ждёт страну в ближайшем будущем. Предположения, однако, делают неутешительные.
Но пока всё-таки не могу понять общей атмосферы. Впереди Донецк, Мариуполь и Одесса, может, удастся сформулировать то, что пока только ощущается.
Хочу сказать о песне, которая называется «Радио для тебя». Когда Максим показал мне музыку и я услышал, как он спел и какие слова написал, я какое-то время даже не знал, как к нему обращаться, – так меня поразили мелодия и звучание, которого он добился.
Это моя самая любимая песня из «Радио для одного», и она будет последней в альбоме. А заключительные в ней слова наилучшим образом завершают нашу новую работу. Серж Савостьянов сделал прекрасное оформление. Ещё одно произведение начинает свою жизнь уже отдельно от нас…
7 декабря
Вчера перед вылетом из Одессы выпил в аэропорту бутылочку «Боржоми». Пил и думал, что в ближайшие несколько месяцев мне не удастся ощутить знакомый с детства и в детстве нелюбимый, а потом накрепко полюбившийся вкус. Почти две недели украинских гастролей каждый день пил «Боржоми» и каждый раз посылал мысленные проклятия всем, из-за кого я не могу пить столь привычную и родную воду в своей стране.
Самым важным событием прошедших гастролей ощущаю спектакль, сыгранный в Мариуполе. Этот город для меня накрепко связан с детством. Там жила бабушка, и многие мои летние каникулы проходили в Мариуполе, который тогда назывался Жданов. Бабушка жила на Гавани – в частном секторе, простиравшемся вдоль моря от рыбозавода до железнодорожного депо. Дома на Гавани были в основном убогие, а в море можно было войти без опасения покалечить ноги о трубы, обломки и арматуру лишь в немногих местах, которые с большой натяжкой можно было назвать пляжами… Морская вода содержала всевозможные стоки гигантских металлургических комбинатов, а в реке Кальмиус (которую местные упорно называют Кальмус) строго-настрого запрещали купаться и рыбу из неё есть – тоже… От рыбозавода регулярно долетали ужасные запахи, а «Азовсталь» и завод Ильича накрывали город сажей и ядовитым дымом… И всё равно для меня это был город у моря, то есть тёплый, южный, наполненный летними радостями и приключениями. Я любил Жданов. Каждую весну считал дни до того, когда из ещё не согретой летним солнцем Сибири поеду к бабушке.
Последнее своё школьное лето я провёл в Жданове в 1983-м и с тех пор до позапрошлого года ни разу здесь не бывал. Почти два года назад я приехал уже в Мариуполь и понял, что Жданов и Мариуполь – совсем разные города. В Жданове было много роз, он был довольно чистым, по нему ездили новые чехословацкие троллейбусы, а бордюры и деревья были побелены. Мариуполь же – мрачный город. Если помните, в знаменитом фильме «Маленькая Вера» фигурирует некий мрачный, беспросветный промышленный город у моря. Так вот, фильм снимался в Мариуполе. Когда смотрел, удивлялся, как можно было так запечатлеть город, в котором я видел столько радостного…
Я опасался, что в Мариуполе не найдётся достаточно зрителей, которые захотят посмотреть мой спектакль, опасался напряжённой атмосферы в зале, опасался, что очевидно трудная жизнь, какой живёт город, не позволит людям найти силы для художественных впечатлений…
Я сильно волновался перед спектаклем ещё и потому, что в Ждановском драмтеатре часто бывал ещё ребёнком, а потом мальчишкой. И даже смотрел там спектакли кемеровского театра имени Луначарского, который приезжал на Азовское море на гастроли… Волнение напрасным не бывает. Видимо, оно придало спектаклю особое звучание. И может быть, именно поэтому он прошёл на удивительной ноте. Я видел много наполненных слезами глаз да и сам едва удерживался от слёз.
Довольно долго добирался потом до Донецка. Выпил с другом водки и поехал. Виталик – единственный оставшийся в моей жизни человек из того моего детства. Мы долго переписывались, и в детские годы, и даже когда служили, он – в армии, я – на флоте, обменивались редкими, но какими-то важными письмами. Когда мы были далеко, он частенько помогал бабушке…
Он, конечно, ждал моего приезда. Жена наготовила еды, два уже взрослых сына нарядно оделись. Я понимаю, для него мой приезд – весьма значительное и даже волнующее событие. Он почти нигде не
