своими недавними немецкими друзьями-коллегами, прошёлся по ещё не прибранному, не подстриженному, а потому буйному и свежему любимому парку. Я увидел, как неторопливо, но бережно его восстанавливают и как за те годы, пока меня не было в Потсдаме, город отчасти восстановил своё историческое лицо, которое, конечно, окончательно не восстановить из-за непоправимых и безвозвратных последствий войны и ГДР.
Во время своего выступления на этом мероприятии я, по мнению некоторых участников, допустил бестактность… Меня попросили прочесть из «Рек» отрывок, посвящённый Байкалу. Я его прочёл. Меня много спрашивали про Байкал и про то, как я сам к нему отношусь. Я отвечал, что, как и написано в моей книге, я ощущаю Байкал непостижимым космическим объектом, а не просто озером. Байкал для меня – не поддающееся осознанию явление, которое скорее пугает, чем восхищает, хотя в моём страхе много восхищения… А потом сказал, что два с лишним года назад Владимир Путин на глубоководном батискафе «Мир» опустился на самую глубокую точку Байкала, которая до того, как батискафы доставили туда с Балтийского моря, была недостижимой. И что в том, что не ученый, не исследователь, а руководитель страны от нечего делать, из лихости и любопытства, а также для личного пиара взял и прикоснулся к сокровенному, таинственному и заповедному… Что в этом есть что-то грубое, нахрапистое, бесчувственное, вседозволенное и в самой высшей степени неделикатное. То есть я ощутил, что Байкал, да и я лично были как-то оскорблены…
С погодой ужасно повезло, были яркие солнечные утра, потом моментально налетали тучи, шёл дождь, от которого приятно было спрятаться в кафе или под огромной липой. Два вечера подряд случалась гроза, достойная вагнеровского размаха и мощи, а вчера Берлин залило дождём… Утром из Потсдама я приехал туда, погулял по городу, съел на станции метро «Цоо» каренвюрст (это большая сосиска, типичная для этого города, как для Мюнхена – белая сосиска, или вайсвюрст). Поедание сосиски у стоячего столика среди толпы – это для меня обязательный берлинский ритуал, только таким образом я могу не просто вспомнить, но ощутить кожей, языком и даже пищеводом все юношеские ощущения моих берлинских мытарств конца восьмидесятых и начала девяностого года. Да и чего греха таить, сосиска-то очень вкусная.
Прогулялся вчера по Берлину, купил несколько хороших белых рубашек, каких у нас практически не продают или продают за такие деньги, за какие я не хочу их покупать. Потом съел кусок жареного сома из местных водоёмов, запил отличным немецким рислингом, всем своим существом почувствовал, что лето уже пришло, остро захотел отпуска и отдыха, расплатился за съеденное и выпитое и поехал в аэропорт. Прилетел в Москву уже за полночь, а сейчас снова еду в аэропорт, чтобы улететь в Липецк, сыграть там спектакль и далее по маршруту. До отпуска ещё семь спектаклей и один благотворительный концерт. Я поехал… Не теряйте меня.
8 июля
Потеряли меня? Правильно! Я и сам потерялся. Ровно месяц назад оставил
Весь июнь прошёл в гастролях и других важных и неотложных делах, и всё далеко от дома. Были проблемы с голосом, несколько раз даже стоял вопрос об отмене спектаклей, так как при всём напряжении я мог издавать только шипящие и свистящие звуки. Очень благодарен публике, которая простила мне мои хрипы и досмотрела, а главное – дослушала меня до конца.
16 июня прошёл благотворительный вечер, который мы провели с фондом «Вера» и средства от которого пошли на поддержку хосписов. Я волновался, потому что люди покупали очень дорогие билеты, и хотя, приобретая билеты, они понимали, что эти деньги пойдут на благотворительность, всё же они покупали билеты на меня. Важно было поддержать фонд «Вера» небанальным и нелегковесным выступлением. Да и вообще, когда речь идёт о благотворительности, нужно быть в высшей степени ответственным… В тот вечер я читал неопубликованные отрывки, рассказывал истории, которые хочу записать, но пока не записал, признавался со сцены в том, в чём ещё не признавался. Получилось здорово: я ощутил, что в зале находятся не зрители, а участники… Все, кто собрался тогда в Центре на Страстном, были участниками важного и благородного дела. А в качестве гостей там присутствовали врачи, которые работают в хосписах. Это, уж поверьте мне, совершенно особые люди, которые понимают про смерть, жизнь и ценность каждого мгновения что-то такое, чего мне не понять никогда.
А завершение сезона было восхитительным, будто это происходило не со мной. В завершающих мой сезон днях и событиях было что-то, я бы сказал, старорежимное, что-то такое, о чём читал в мемуарах, дневниках и воспоминаниях из прежних, а стало быть, куда более гармоничных и мудрых времён…
Последние в этом театральном сезоне спектакли прошли в Санкт-Петербурге, в изумительном по красоте Театре имени Комиссаржевской. Несмотря на уже совсем не театральное время года и прекрасную, редкую для Питера погоду, залы были переполнены и публика благодарна. А я играл, как школьник, понимая, что вот эти уроки последние, и завтра уже лето, – то есть свободно, не ощущая никакой тяжести, и даже истерзанные в лохмотья голосовые связки зазвучали почти в полную силу… В это время в Питере царствовали белые ночи и проходил никому не понятный экономический форум, из-за которого город периодически перекрывали, всячески усложняя жизнь горожанам и приезжим, и тем самым участники мероприятия вызывали на свои головы гнев и проклятия. Но с наступлением ночи Питер брал своё. Счастливые толпы выпускников школ и свеженькие лейтенанты, впервые ощутившие тяжесть офицерских погон, наполняли улицы и набережные радостью и хмельным весельем. В эти ночи они плевали на все эти чёрные «Мерседесы» и БМВ, а также на чёрные джипы сопровождения VIP-персон, которые заполонили прекрасный город, как дисептиконы из фильма «Трансформеры» (улыбка).
Отыграв последний в этом сезоне спектакль, я ощутил даже не облегчение, а тотальное опустошение. Я не мог ни говорить, ни смеяться, ни думать, превратившись в зрение и слух. Меня усадили на маленький кораблик и повезли по каналам и речкам Питера, где я видел и слышал только прекрасное. Мы пили шампанское. С улиц, которые были выше поверхности воды, по которой мы плыли, доносились голоса, звуки музыки, которые бесперывно менялись. Город шумел, но с воды людская его составляющая была почти не видна. С воды город виделся так, как задумывался когда-то. Он звучал своими фасадами, деревьями, мостами. И в моём усталом мозгу всё это создавало ощущение остановившегося времени. Я улыбался, понимая, что переворачивается ещё одна страница жизни.
И вот, завершив свой театральный сезон в Санкт-Петербурге, я вальяжно и не торопясь дошёл до Московского вокзала в Северной столице, прошёл на чистый перрон и сел в блестящий вагон «Сапсана», который был забит журналистами, а также мелкими и крупными участниками завершившегося экономического форума, которые возвращались в столицу. Мужчины несли дорогие саквояжи, дам провожали, по их мнению, блистательные мужчины, в толпе попадались генералы, сверкавшие медалями и орденами. И если бы обтекаемый, серебристый футуристический «Сапсан» заменить на пышащий паром и дымом паровоз, а на мужчин на перроне нацепить котелки и шляпы, возникло бы полное ощущение Санкт-Петербурга времён Серебряного века, то есть на грани жутких потрясений и бед…
В отличие от тех времён, «Сапсап» идёт из прежней столицы в нынешнюю недолго. Я ехал, смотрел в окно, где мелькали мало изменившиеся за сто лет пейзажи. У меня была бутылка шампанского и мно-о-го- много медленно текущих мыслей. Я понял, что днём вижу эти пейзажи впервые, так как обычно проделывал это путешествие ночами… Приятно путешествие из Петербурга в Москву, которое длится нынче не более четырёх часов.
Я прибыл в Москву около шести пополудни, взял такси (с тем же успехом сто лет назад я мог взять извозчика) и поехал в Камергерский переулок, где в 19.00 в МХТ имени Чехова должна была состояться премьера спектакля «Дом» по моей пьесе. По дороге я заехал в магазин, купил себе белую сорочку и там же её и надел, ощущая себя писателем совсем другой эпохи.
Спектакль мне очень понравился. К тому же от усталости я всё воспринимал, находясь в чудесной полудрёме. И аплодисменты, которые звучали, когда меня пригласили на сцену, тоже были адресованы будто не мне, а некоей тени многих литераторов… Потом были банкет и чествование Игоря Золотовицкого, который исполнил в спектакле главную роль и которому за день до премьеры исполнилось пятьдесят. Банкет проходил в историческом портретном фойе Московского художественного театра, где со стен на нас благосклонно смотрели лица великих, а для нас уже мифических актёров и актрис, которых никто из присутствовавших на банкете на сцене не видел, но имена которых наполняют наши сердца благоговением и трепетом… Так случилось, что под взглядами этих портретов я выпил три рюмки водки со Станиславом
