закончилась. Последние несколько дней во время и после автограф-сессии в книжном магазине «Москва», после концерта и после спектаклей мне передают письма – они в конвертах, написаны от руки, в них не указаны обратные адреса и телефоны, и каждый раз мне вручают эти письма те, кто их писал. Прекрасные тексты, содержательные, чувствительные; те, кто их писал, явно над ними трудились. За три с половиной года присутствия в
Шестого числа побывал на дне рождения Михал Михалыча Жванецкого. Ему исполнилось семьдесят семь. Если бы вы слышали, какие он читал новые тексты, как азартно и жизнерадостно он это делал, как искренне волновался, читая несколько коротких произведений, в которых затрагивал новую для себя тему. Поверить в то, что семьдесят семь – это цифра, означающая возраст человека, который живёт с таким ясным и блестящим сознанием, который не утратил способности видеть, слышать и любить современников… Короче, это чудо!
23 марта
Вернулся из тура домой. На этот раз довелось сыграть спектакль в городе-герое Новороссийске. Странное впечатление осталось от знакомства с ним… Как же красиво он выглядит с неба! А с небес я смотрел на него долго: аэропорт Геленджика не принимал наш самолёт из-за сильного бокового ветра, и мы кружили над Геленджиком и Новороссийском полтора часа. Пару раз направлялись в сторону Краснодара, но вновь возвращались и кружили.
Ночевать пришлось две ночи в Геленджике, потому что удобной современной гостиницы в Новороссийске нет. Бухта, на берегах которой улёгся городок Геленджик, невероятно живописна. В Сочи нигде нет такого морского пейзажа. Но то, что собой представляет Геленджик архитектурно, описать невозможно. В этом небольшом городке собраны все возможные извращённые представления доморощенных архитекторов о красоте. В этом клубке колонн, башенок, арок, заборов, разноцветных металлических черепичных крыш, немыслимых названий каких-то кафе и прочих заведений можно найти даже какую-то прелесть. Что-то такое, что можно увидеть только у нас… Но лучше было бы по-другому. Пусть не так разухабисто и разнообразно, пусть даже в едином стиле, как в какой-нибудь прованской глубинке, но только без греческо-армянско-кубанской дикости.
От Геленджика до Новороссийска, со знающим дорогу водителем, даже не спеша – сорок минут. Но Новороссийск очевидно не курортный город. Огромный нефтяной морской терминал накрывает его волнами таких запахов, что о приморском отдыхе, состоящем из пляжного времяпрепровождения, наслаждения купанием и чистым воздухом можно забыть. И всё же Новороссийск очень красиво расположен. В море полно стоящих на рейде больших судов, а когда опускается тьма, город зажигает огни, и корабли зажигают огни, и море становится частью города.
Я очень хотел посетить стоящий в Новороссийске в качестве музея крейсер «Михаил Кутузов», построенный в 1951 году. Это единственный оставшийся корабль из проекта 68 БИС, таких было довольно много на всех флотах, а теперь они, кроме «Кутузова», давно «порезаны на иголки» (так говорят на флоте). В нашей бригаде было три таких корабля: «Суворов», «Синявин», «Пожарский». Я помню, как «Суворов» пришёл из Владивостока после капремонта и был тут же поставлен на консервацию, а впоследствии, разграбленный и обобранный, отправлен на утилизацию.
Это были очень красивые корабли водоизмещением 16,5 тысячи тонн, а полным – 18 тысяч тонн. (Знаменитый дредноут был немногим больше.) Они были 210 метров в длину, каждая из четырёх башен орудий главного калибра весила триста тонн, и такую башню обслуживали 64 человека. Полный экипаж этих крейсеров составлял 1200 человек. На каждом корабле был свой штатный духовой оркестр и своя песня. У крейсера «Суворов» это был «Суворовский вальс», мелодия и слова которого прекрасны. Все, кто служил на этих кораблях, гордились своими крейсерами и своей суровой службой. На них даже верхняя палуба была ещё деревянная. Ох и тяжко было её скоблить и драить! Я очень хотел снова увидеть корабль, чьи «товарищи» уже давно исчезли… И я его увидел…
В первую очередь меня удивило, что и на корме крейсера, и на носу развевались Андреевские флаги, потому что на носу кораблей первого и второго ранга должен быть поднят носовой флаг – гюйс. А крейсер безусловно корабль первого ранга. Если помните, Андреевский флаг представляет собой белое полотнище с диагональными синими полосами крест-накрест. Гюйс же – красный флаг с синим диагональным крестом и белым обычным крестом. Кто-то по незнанию путает гюйс с Британским флагом. Так вот, на носу «Кутузова» развевался не гюйс, а Андреевский флаг.
Я шёл вдоль корабля, вспоминал свои ощущения, когда видел такой же корабль, но наполненный жизнью, с экипажем. Дул пронизывающий ветер, который, как мне сказали, обычен для Новороссийска в это время года. Вечерело. До окончания работы корабля-музея оставалось минут тридцать. Я поднялся по шаткому грязному трапу, меня возле трапа встречали два ссутулившихся человека в некоей морской форме. Моряками и уж тем более матросами их назвать сложно. Они сгорбились на ветру и не вынимали рук из карманов, что в мою бытность было невозможно. За держание рук в карманах можно было получить наказание в виде песка, который насыпали в карманы шинели, а карманы зашивали. Песка в карманы шинели входило много.
Моим глазам предстала чёрная, сгнившая деревянная палуба, разъеденные ржавчиной до основания рельсы для подачи глубинных бомб, давно не чищенные медные детали и общее запустение и какое-то несчастье… Парни в форме производили грустное впечатление. Они мне тут же сказали, что экскурсию для меня одного делать не будут, потому что экскурсия делается минимум для десяти человек. Но тут же намекнули, что, если я не стану покупать билет, а заплачу за десятерых, мне корабль покажут. В этот момент я понял, что не хочу ходить по кораблю. Я неплохо знаю этот проект корабля, и мне не захотелось видеть картину разорения некогда гордого и мощного крейсера. На мой вопрос, почему у них на носу Андреевский флаг, мне ответили, что это гюйс, просто он выцвел: красная краска выгорела, а синие полоски остались. Новый же гюйс им почему-то не дают. Ремни у парней были не чёрные флотские, а коричневые армейские. Причём не кожаные, а клеёнчатые. Бляхи на ремнях нечищены, а у одного вообще бляха алюминиевая… Не знаю, что сделал бы с матросом наш боцман, увидев столь запущенную бляху. Мы начищали бляхи до такого состояния, что ими можно было пускать солнечных зайчиков. Я порасспрашивал ребят, узнал, что служит их на крейсере 16 человек, и что у них есть даже два офицера и мичман… Печально. Наверное, не надо было мне посещать корабль. Остаётся лишь радоваться тому, что сохранён хоть один крейсер выдающегося проекта 68 БИС, который даёт представление о том, какими были линейные корабли и каким был некогда великий флот. Пусть стоит. Придёт время, его вычистят, надраят, и он действительно украсит собой Новороссийск.
А спектакль прошёл прекрасно. В Новороссийске ждали, и публика была замечательная. Я вновь был рад слышать от театральных бабушек удивление и радость по поводу того, какая на мой спектакль пришла во многом забытая ими молодая и очаровательная публика.
Завтра рано утром лечу в Стокгольм на небольшой кинофестиваль, где я представлю нашу «Сатисфакцию». Жаль, приходится ради этого пожертвовать короткой домашней передышкой. Но часть дома я беру с собой: старшую дочь Наташу. Впервые еду с ней куда-то вдвоём, а без неё бы и не поехал.
В Стокгольме никогда не был, но именно Стокгольм является городом первых моих литературных фантазий и ощущений: всё-таки на одной из крыш там живёт Карлсон. А книга про этого парня, близкого мне сейчас по возрасту, была первой книгой, самостоятельно мной прочитанной. Завтра осуществлю мою давнюю-давнюю мечту: я давно с самого детства, мечтал, что, если окажусь в Стокгольме, в первую очередь выпью там горячего шоколада. Как я мечтал о горячем шоколаде, когда читал книгу про Карлсона! С каким аппетитом все герои этой книги беспрерывно пили горячий шоколад! Я ужасно его хотел и фантазировал себе его дивный вкус. Мамины уверения в том, что горячий шоколад – это просто какао, меня не убеждали.
