С остальным обходом он справился быстрее обычного, привычно меняя опилки, торф и корм. Каждую свиноматку он потрепал за ухом, включая Сюру, которая сегодня была мрачнее обычного и таращилась на него подозрительными глазками. Но она приносила большие пометы, даже после пятого опороса, и с ногами у нее все было в порядке, никаких причин превращать ее в салями. А у нетерпеливых поросят всегда было весело прибираться, они обнюхивали его комбинезон, кувыркались друг с другом, как щенки, полные радости жизни и возбуждения, хотя, казалось бы, чему тут радоваться — всего-то и игрушек у них, что стальные трубы и жесткий пол. «Надо взять свой кофе и бутерброды наверх и позавтракать вместе с ней», — думал он. Хорошо бы еще заехать в магазин, купить кое-чего. Меда, молока, еды к обеду. Сегодня он мог сам решить, что они будут есть и что он в состоянии приготовить.
Удивить ее. Конечно, она может поболеть несколько дней, мир из-за этого не обрушится, он справится и с делами по дому. Она уже давно не девочка и может изредка отдохнуть от своих обязанностей.
Хлеба осталось мало, он нашел еще буханку в морозилке в коридоре и положил ее на кухонный стол. От старого он отрезал четыре куска и корку. Отец подождет, пока новый растает, Тур слышал его шаги в туалете. Он сварил свежий кофе и включил радио. Они обсуждали рождественское меню. У них был целый свинарник этой еды. Он сдал тридцать свиней в начале декабря, об этом мясе они и говорили. Эти постоянные жалобы, что шкурка должна быть нежной, будто в ней все дело… Сложность была в том, чтобы в принципе вырастить эту шкурку над слоем жира, который не должен быть слишком толстым, а не в том, чтобы она была нежной! Ни разу в жизни он не ел твердой шкурки, мать с легкостью делала ее нежной при готовке. Никчемные горожане. Потом они обсуждали газовые плиты. Каждое Рождество мать комментировала подобные модные нововведения и утверждала, что достаточно просто положить ребра со шкуркой в холодильник за два дня, подержать их в фольге в горячей духовке, потом снять фольгу и зажарить, как обычно. Тур вытащил из подставки поднос в шашечку и поставил на него чашки и тарелку. Отца он встретил в коридоре. Отец коротко взглянул на поднос и зашаркал на кухню.
— Иди помойся, ты воняешь, — сказал Тур и захлопнул за собой кухонную дверь.
— Ты не хочешь сесть? — спросил он, войдя к матери.
— Вряд ли.
— Хороший кофе, мама. Будет вкусно.
— Не слишком горячий?
— Только что сваренный.
— Налей немного холодной воды.
Он понес чашку в ванную и тут же вспомнил, что в субботу она не выложила чистую одежду. Он не хотел напоминать матери об этом, вообще даже упоминать отца. И лучше не думать о сладковатом запахе в ее комнате, не спрашивать. Она не поднималась с кровати с субботнего вечера, а сегодня уже понедельник. Он сунул кончик указательного пальца в кофе, чтобы проверить температуру, но загрубевшая кожа не различала тепла и холода. Тогда он проверил кофе кончиком языка. Да, пить можно.
— Вот, — сказал он.
Он приподнял ее круглую голову в руке, и она сделала хороший глоток.
— Хорошо.
— И бутербродик.
— Боюсь, не…
— Надо, надо. Или я позвоню врачу! — сказал он и посмеялся. Он так хотел рассказать ей о Саре, как все хорошо закончилось, но пришлось бы рассказывать и о поражении, после которого пришла победа.
Она трижды откусила от бутерброда, который он держал в ее рту, чего раньше никогда не делал… с людьми. Он положил на бутерброд свиной язык, зная, как она его любит, и насыпал в кофе чуть больше корицы.
— По утрам есть не хочется, — сказала она и закрыла глаза. Он рассматривал ее шею в морщинках, она ходила вверх-вниз, когда мать жевала; он тайком улыбнулся, раньше он этого никогда не замечал, да и не имел возможности тайком наблюдать за ней. Он улыбнулся, хотя она не заметила, как заботливо он выбрал начинку для бутерброда. Остался еще один с вяленой бараниной. Он сунул его в карман. Лучше отдать Саре, чем отцу.
— Что ты хочешь на обед? — спросил он.
— Ой… обед.
— У нас мука заканчивается, я к вам заеду в ближайшие дни, — сказал он в трубку. Его немного пугала эта затея с акевитом, ему не нравилось, что об этом станут говорить, но Арне был хорошим парнем. Так что он все-таки заедет в винную монополию перед Рождеством.
Арне поинтересовался, хватит ли Туру поллитровки.
— Более чем, — ответил Тур. — И еще мне нужен корм для поросят.
Он сам приедет за кормом, чтобы не оплачивать транспортных расходов, которые не зависели от расстояния.
В магазин он поехал на тракторе. С дизеля ему не надо платить налогов. Старым белым фургоном «вольво» он пользовался редко, тот стоял в амбаре с полным баком, чтобы сэкономить на средстве для удаления конденсата. При переменчивой погоде зимой с внутренней стороны бака скапливался конденсат, если бак не был полон. Тур шел, спотыкаясь, вдоль полок и думал об обеде. Долго стоял перед мясным прилавком. Он плохо знал содержимое домашней морозилки, кроме хлеба — мать иногда просила его достать новую буханку. И он знал, когда она их печет, три славных дня подряд, три дня, наполненных ароматом. Он выбрал кровяной пудинг. Сиропа у них было достаточно, и картошки тоже. К кровяному пудингу лучше всего пожарить картошку, но тогда ее, наверное, надо сначала отварить. Он понятия не имел, сколько варится картошка, надо растопить печку в гостиной, как только он вернется домой. Со всей готовкой проще справляться в одиночестве.
По дороге к кассе он прошел мимо штабелей рождественского пива и, не успев опомниться, прихватил две бутылки. Пока он стоял в очереди следом за какими-то подростками, в корзинке очутилась коробочка леденцов и марципановая свинка. Он чуть было не посмеялся над собственной расточительностью, вынимая бумажник из заднего кармана и протягивая дисконтную карточку и двести крон Бритт, сидевшей за кассой. Но все-таки сдержался, только перекинулся с продавщицей парой фраз о погоде, ветре и возможном снегопаде. Потому что это все — ерунда. Что ему делать с дорогими леденцами и марципаном? Мать наверняка встанет уже к вечерним новостям и будет вовсю трудиться.
Он остановил трактор у почтового ящика в начале аллеи и вынул сельскохозяйственный журнал и большой белый конверт, который вскрыл, едва войдя в дом. Поздравительная открытка от Крестьянской Гильдии с настоящей картинкой, будто бы нарисованной вручную, по крайней мере, она была подписана, хотя подпись не разобрать. Наверное, стоит сколько-то крон, эта картинка, неплохой подарок на Рождество. Хотя весь скот он поставлял не им, в другое место. И все-таки он состоял в Гильдии на всякий случай. От фирмы-покупателя он получил коробку конфет. Не самую большую, и тем не менее. От «Норвежской Свинины» он получил в этом году разделочную доску. С изображением свиньи, выжженной по дереву. Мать уже начала ею пользоваться и оставила глубокие царапины, дерево было плохим, мягким. Какой смысл резать ножом по сосне? Она только для украшения. А кто украшает дом разделочными досками?
Из кабины трактора он пытался разглядеть отца в кухонном окне, но из-за зеркал ничего не было видно. На всякий случай он как следует распихал леденцы, марципан и пиво по карманам парки, отправился в свинарник, прямо в мойку, и выложил все на скамейку. В свинарнике царила звенящая тишина. Он знал, как свиньи ждут и прислушиваются. Придется им подождать еще немного. Тишина была в любом случае хорошим знаком, пусть даже полная нетерпения. И все-таки он заглянул за дверь, не показываясь животным, только чтобы проверить Сири. Она спокойно лежала на своей куче опилок с полуприкрытыми глазами. Но вдруг его осенило, что история может повториться, на этот раз с Сири — даже с Сири. Надо отнести шерри домой, может, мать тоже захочет немного выпить. Это может стать своего рода подарком, если шерри не понадобится в свинарнике. Конечно, они, как взрослые люди, никогда не дарили друг другу подарков на Рождество. Он достал пакет с медом, кровяным пудингом, газетой и рождественской открыткой, остававшийся в кабине трактора, и зашел в дом. Вот-вот пойдет снег. Хорошо бы много нападало. Тур бы с удовольствием его расчистил. Отец сидел за кухонным столом у окна. Полурастаявший хлеб был нетронут, даже полиэтиленовый мешок не открыт.
