жизни, затрагивала чувства, несла с собой радость. Без нее смысла, чувства, радости не было. И не могло быть!
«Томка — это капкан. Я не освобожусь от нее никогда, и без нее буду мучиться всю жизнь», — подумал Ильин обреченно. И от жалости к себе — роковые безжалостные «никогда» и «всегда» были похожи на приговор, который не давал права на обжалование и амнистию, и, с которым во избежание лишних страданий следовало смириться — неожиданно понял: он не будет больше ни с чем мириться! Он взорвет к чертовой матери эту ситуацию!
Иван взял, валявшийся на подоконнике, карандаш и на клочке газеты — ничего другого под рукой не оказалось — стал писать. Это был план спасения, план новой жизни. Всего четыре пункта, но зато какие!
1. Помириться с Томой и Людой.
2. Уволиться и перебраться в Харьков.
3. Устроить семейный совет и решить, что делать с деньгами
4. Успокоиться.
Нет. Новая редакция более соответствовала нуждам текущего момента.
1. Успокоиться.
2. Уволиться и перебраться в Харьков.
2. Помириться с Томой и Людой.
3. Устроить семейный совет и решить, что делать с деньгами.
Ильин перевел дух — от возбуждения было трудно дышать — и тут же вздрогнул от неожиданности. Телефонный звонок ворвался в тишину квартиры с оглушительной настойчивостью.
— Беда, Иван Павлович, — голос Алексея был испуганным и расстроенным, — с утра приперся Рязанов — зверь зверем, орал на Генриха, требовал Рубаняка и вас. В сердцах закрыл контору, за слабую дисциплину …
Ильин улыбнулся. План новой жизни начал реализовываться. Без его участия, сам собой решился первый по важности вопрос. Уйти с должности главного редактора в его возрасте и положении было полным безумием. Но и оставаться значило навсегда потерять семью.
«Теперь я со спокойной душой поеду в Харьков» — предвкушая будущее свидание, Ильин потер руки. Он понимал, что победа не дастся легко, но не сомневался в результате. Переполненный боевого задора Иван направился в гостиную. Хватит быть гостем в собственной квартире! Пьяным Рубанякам не место на его диване! Пусть Сева убирается вон!
— Просыпайся ты, холера… — убедительный тон и увесистый пинок подействовали, Сева открыл глаза, с недоумением уставился на Ильина и спросил.
— Что ты здесь делаешь?
— Я здесь живу, — голос Ильина звенел от злорадства. — Журнал закрыли. Пока ты спал, Рязанов оставил нас без работы.
— Хрен с ним, — Сева схватился за голову. — Блин, зачем я так напился вчера…
— Тебе виднее. Вставай, давай. Иди, умывайся.
Через пятнадцать минут Сева хлебал кофе.
— Ты меня, Ильин, извини, — они были не достаточно близки, чтобы Сева не испытывал некоторого смущения. — Я тут не сильно бедокурил?
— Нет, — слукавил хозяин. — Явился хмурый, сидел молча, водяру хлебал, потом отрубился.
Вряд ли Сева помнил про свои откровения. Поэтому облегченная версия прошла на ура.
— Жалко журнал. — сказал Рубаняк без тени сожаления в голосе.
— Да, — признал Иван тоже недостаточно огорченно.
— Что-то ты не больно печалишься?
— Я как раз заявление собирался подавать, — второй раз за пять минут подкорректировал действительность Иван.
— С какой стати?
— Придется в Харьков перебираться. Сколько можно жить на два дома.
Рубаняк принял услышанное за чистую монету и разродился глубокомысленной сентенцией:
— Семья — это главное.
— Ты всегда говорил, что главное — работа, — чтобы поддержать разговор возразил Иван.
— Работа — тоже главное, — Для серьезного диспута Сева не годился. У него слипались глаза, и заплетался язык. — Пойду я.
— В контору? — наивно поинтересовался Ильин.
— Домой! — припечатал Рубаняк. — В себя приходить.
— А мне что делать?
— Топай в редакцию. Завтра будем разбираться с твоим заявлением.
Глава 4. И вечный бой
Ира зябко повела плечами. Хотя в квартире было тепло, она все утро мерзла.
На столе, в который уже раз, завибрировал мобильный. Родная редакция упорно не оставляла в покое начальника отдела продаж.
— Не буду я с вами разговаривать.
Ира еще до начала рабочего дня позвонила на ресепшен, предупредила, что заболела.
— Небольшая температура. Отлежусь и на днях выйду. И, пожалуйста, скажи всем, — попросила секретаршу, — чтобы не дергали меня. Только в крайнем случае.
Крайние случаи начались около одиннадцати и не прекращались до сих пор.
Что им от меня надо? Раздражение постепенно сменилось любопытством. Настойчивость, с которой контора требовала внимания, вряд ли объяснялась рядовыми причинами. В офисе что-то произошло. Но что в их сонном царстве может случиться, из-за чего стоило бы волноваться? Сделка сорвалась? Клиент макетом не удовлетворен? У Ивана статья не получилась?
— Что? — Ира не удержалась и ответила. И не пожалела. Новость была ошеломляющей. Рязанов закрывает журнал и, значит, она остается без работы. Под вопросом — заработок последнего месяца.
— Рязанов принял решение закрыть журнал, но не оговорил, — частила Лариса, — пойдет ли нынешний номер в печать или наполовину готовый, отправится в мусорную корзину. Ты же понимаешь, что в этом случае в ту же корзину попадет и наша двухнедельная работа. Ира, пока все только затевается, надо срочно что-то придумать, иначе мы окажемся без денег.
— Задачу поняла. — От утренней тоски в миг не осталось следа. — Уже есть идея. Вам надо срочно разобраться, что у нас с договорами.
Лара возмущенно ахнула:
— Зачем нам сейчас эти бумажки? — и тут же, сообразив, что к чему, воскликнула: — Ирина, ты — гений.
Ира в волнении прошлась по кухне. Чем больше она думала о сложившейся ситуации, тем хуже делалось ее настроение.
Если журнал увидит свет, то есть, если издательство пойдет на неоправданные траты на печать, доставку, рассылку, налоги, то отдел продаж получит свои деньги за приведенную рекламу. В противном случае Василий Иванович прикажет вернуть деньги рекламодателям, мало беспокоясь, судьбой премиальных для менеджеров. Которые, в этом месяце, как назло (еще вчера это было к радости) даже по предварительным прикидкам выливались в приличные суммы.
От напряжения Ирина сжала пальцы в кулаки. Кто-то: Рязанов или она с девчонками должны были потерять деньги.
— Мы еще посмотрим, кто кого… — прошептала Ирина и улыбнулась. У нее был план и твердое
