В пятницу под конец рабочего дня Ильин получил странное послание:

«Иду совершать то ли геройство, то ли глупость. Не знаю, что получится из моего начинания, но доведу его до конца. Другого выхода нет».

«Эти планы связаны с мужчиной? У вас свидание? Вы решали завести, наконец, любовника?» — он ответил буквально через пару минут.

«Эти планы связаны с моим будущим», — уточнять Ирина не стала.

«Что-то в ваших словах маловато энтузиазма и многовато обреченности. Может не стоит разводить суету?»

«Стоит. Пока».

«Не пожалейте».

Ильин не поленился, сочинил пару надуманных вопросов, сходил в отдел рекламы. Ира нарядная и красивая была рассеянна. Видимо размышляла о своем геройстве-глупости.

Ему хотелось сказать: «Не надо. Не делай этого!» Ему хотелось сказать: «Сделай это со мной».

Но он обещал не давать советы Ирине Ирининой. И уж подавно не рискнул бы сунуться с подобными предложениями к Ире Лужиной. Поэтому, выяснив свои высосанные из пальца вопросы, в мрачном расположении духа ретировался из отдела продаж.

Всю субботу и половину воскресения, изнывая от злости, Иван ожидал отчет о пятничных вечерних похождениях. В шесть часов вечера без предупреждения и изрядно подшофе явился Рубаняк.

— Я сейчас от Генриха, — объявил, доставая бутылку.

— И что Геня? — праздный вопрос ничего не означал. В пятницу Сологуб пребывал в отменном здравии. Если бы за двое истекших суток у Генриха что-то случилось, он бы наверняка сообщил.

— Жив. — Сева решительно направился на кухню, плюхнулся на табуретку и угрюмо попросил: — Сооруди закусь. Только немного.

Ильин порезал сала, хлеб и достал стопки. Рубаняк разлил водку, нетерпеливо выпил. Ох, вздохнул с облегчением.

— Зачем тебе Генрих понадобился? — не удержался Иван. Впрочем, если честно, он бы с большим удовольствием спросил, зачем сам понадобился директору.

— Сволочь, он, ох, и сволочь… — В голосе Рубаняка звенела искренняя ненависть. — Но я его понимаю. Я бы то же отказался.

Слушать пьяного, только время терять. Битый час Сева пытался рассказать свою историю, однако дальше вступления не продвинулся. Едва речь касалась тонких, известных только Рубаняку материй, более-менее связные предложения прерывались долгими угрюмыми паузами. Когда молчание набирало особого трагизма, Сева разбавлял его рюмкой водки и пытался вести монолог дальше. Иван гостя не перебивал и не подгонял, решив, что так сбережет больше нервов и сил. Так или иначе, ситуация оптимизируется: Сева либо заснет, либо откроет свои секреты.

— Ты закусывай, — Иван придвинул Рубанюку тарелку с салом.

— И, правда, — минут пять Рубаняк молча, сосредоточенно жевал. С голодом, видимо, ушли и сомнения. Рубаняк откашлялся и начал с вопроса:

— Ваня, скажи мне честно, тебе Лужина нравится?

— Красивая баба, — осторожно отметил Ильин.

— Нравится вообще или конкретно? — перебил Сева.

— То есть? — Решительные интонации директора требовали обдуманного ответа.

— Ну, как женщина она тебе нравится? — уточнил Рубаняк.

— Я же говорю, красивая.

— Так. А у тебя, между прочим, жена имеется, — финал фразы громыхнул угрожающей интонацией.

— Есть жена, — признал Иван, — но она в Харькове живет, с дочкой.

— Значит, жена в Харькове, а ты тут Ирочке симпатизируешь?

— Почему ты так решил?

— А что не правда?

— Не пойму, что ты от меня хочешь.

Рубаняк вскочил. Табуретка, на которой он сидел, отъехав по линолеуму, с грохотом упала, как бы символизируя завершение мирной фазы переговоров.

— Пойдем-ка, в комнату. Негоже серьезные темы обсуждать на кухне.

С трудом удерживая равновесие, Рубаняк добрел до кресла в гостиной и рухнул в мягкое чрево. Ивану, словно гостю, указал на диван.

— Значит, такие пироги, — уронил задумчиво. — И что ты намерен делать?

— В каком смысле? — удивился Иван.

— В прямом! Каковы твои планы относительно Ирины Игоревны Лужиной?

— Нет у меня ни каких планов.

— Почему?

— Во-первых, я женат. Во-вторых, наша красавица не делала мне никаких авансов. В-третьих, и делать вроде не собирается.

— Не темни, — уронил тяжело Сева. — Выкладывай как есть!

— Что выкладывать, если нет ничего?!

— Повторяю: каковы твои планы относительно Иры?

— Таких баб надо вести в ЗАГС. — Шутка не получилась. Рубаняк воспринял ответ на полном серьезе.

— И ты тоже.

— Что значит, тоже?

— Генрих не прочь на ней жениться.

— Кто? Генрих? — От неожиданности Ильин опешил. — Не может быть.

— Может.

— Что же он так прямо и заявил: хочу жениться на Ире?

— Не прямо, конечно. Фигурально. В общем, послал меня подальше.

— Из-за чего?

— Так я тебе и скажу, — Рубаняк потер задумчиво подбородок: — Все вы двурушники. На совещаниях ругали бабу последними словами, а сами слюни в тихую распускали.

— Ну, тебя, совсем запутал.

— В общем, правильно ли я понял: ты со дня на день разводишься и начинаешь ухаживать за Лужиной?

Так радикально Иван не мыслил, но назло пьяному Рубаняку, буркнул:

— Да.

За что и получил. Невзирая на приличный вес, Рубаняк взвился вороном из своего кресла, мгновенно преодолел разделяющее их пространство и заехал Ивану в солнечное сплетение. И хотя удар не получился — Сева не рассчитал, да и Ильин успел увернуться — ответные действия не заставили себя ждать. Пальцы Ивана сложилась в кулак, рука размахнулась и полетела в физиономию директора.