она наверняка понравится им с Джин, когда они туда прибудут: “Мы помогаем обустраивать ваш дом. Мы знаем, что вы оба любите.
Он уже сейчас выглядит прелестно”. Лили Лодер-Симондс тоже регулярно была на связи и призывала “старушку Джин” отбросить всякий скепсис: “Больше доверия!”
Не отставала и мать Дойла, неустанно заботившаяся о сыне и не забывавшая похвалить невестку за хлопоты о его благополучии.
Иногда возникали и незнакомые духи. Они тоже хвалили Конан Дойла за труды на ниве спиритуализма и предупреждали о грядущих “великих переменах”. Странным образом из этого активного общения между мирами оказалась выключена Туи. Она ни разу не дала о себе знать, не интересовалась, как идут дела, и не пела хвалебную песнь загробному счастью. А ведь она так любила мужа. Но если молчание Туи и удивляло Дойла, он ни словом об этом не обмолвился. К тому же определенная логика в ее молчании была: ей не хотелось, видимо, чтобы в качестве посредницы выступала та, которая еще при жизни почти полностью заняла ее место. Молчал и отринутый от семьи во время земного существования отец Дойла, его дух не пересекал “невидимой границы” и не рассказывал о том, чем утешается он после смерти.
Спустя пять месяцев по возвращении из Америки пришло сообщение от Мэри Дойл: скоро к ним явится “духовный проводник”, который возмет на себя бразды правления. “Его зовут Фенеа. Он очень, очень высокий дух, направленный специально для работы с вами на земном уровне. Он умер тысячи лет назад на Востоке, подле Аравии. Среди людей он был первым. Он хочет, чтобы я сказала тебе, мой дорогой, что впереди у тебя еще много работы”. Конан Дойл спросил: “В этом мире?” Дух сообщил: “В этом”.
Первый контакт с Фенеа состоялся 10 декабря 1922 года, и с той поры он стал прямым руководителем Дойла по связям с загробным миром, хотя являлся нерегулярно, исходя, вероятно, из неких высших соображений. Дойл писал, что иногда они месяцами ждали его, а потом “он вдруг возникал посреди разговора, прямо за обеденным столом, приветствуя нас странным характерным голосом и восточными жестами”.
Фенеа был писцом в городе Ур, что в 140 милях к югу от столицы шумеров Вавилона. Жил он там за 3000 лет до нашей эры. И вот ведь — бывают же такие совпадения — незадолго до того совместная археологическая экспедиция Британского музея и университета Пенсильвании под руководством сэра Леонарда Вулли начала в Уре раскопки. Пресса писала о них во всех подробностях…
Фенеа давал Дойлу и его семье довольно здравые советы. Детям он рекомендовал прилежно заниматься и вести себя как следует; их отцу — побольше отдыхать, не пить крепкий чай, ходить пешком в любую погоду, одну милю с утра и другую днем, и дважды в день принимать висмут в качестве лекарства от болезней желудка.
Что касается более высоких материй, то деятельность Дойла дух приветствовал, а кроме того, предрекал, что Англии суждено стать центром мира, своего рода маяком, к которому из тьмы потянутся страждущие души. Фенеа очень тепло относился к леди Конан Дойл, никогда не упуская возможности похвалить ее, и отмечал ее редкий дар медиума — с ней он мог “работать в полной гармонии”.
Дети (Дэнису было тринадцать лет, Адриану — одиннадцать, а Джин-младшей — девять) частенько присутствовали на сеансах. Дух неизменно хвалил и их, особенно мальчиков, всячески призывая самосовершенствоваться. Он прочил им большое будущее, но при условии, что они будут много и усердно работать, ибо, как он однажды выразился, “невозможно приготовить яблочный пирог, если у тебя нет яблок”.
Вскоре после того, как Фенеа стал своим в их доме, Дойл спросил у него, стоит ли ему еще раз съездить в Америку с проповедническим турне. Выяснилось, что это будет нелишним, и 3 апреля 1923 года семья вновь приехала в Нью-Йорк, вместе с няней и двадцатью чемоданами багажа. В дороге корабль попал в шторм, Дойл поскользнулся на палубе, вывихнул колено и два дня провел лежа в каюте. Туда явился вызванный во время сеанса Кингсли и так профессионально сделал массаж, что все как рукой сняло. Эту историю Дойл не замедлил рассказать репортерам.
Планы у него были самые обширные — посетить восточное и западное побережье, Средний Запад и Канаду. Владелец отеля “Билтмор” Джек Боуман любезно предложил свой личный номер в распоряжение семьи, и было решено, что Джин с детьми останутся в Нью-Йорке, а Дойл в одиночестве отправится в очередной “крестовый поход”.
В то время в Штатах враждебность официальной церкви по отношению к спиритуализму вообще и к Дойлу в частности была даже сильнее, чем в Британии, и духовенство, в лице преподобного П.Дж. Кормикана, не преминуло воспользоваться его приездом. Журнал “Труф” напечатал гневную статью преподобного, в которой он обвинял писателя в том, что тот способствует физическому, интеллектуальному и духовному разложению масс, называл спиритуализм “современной некроманией”, а его последователей безумцами. Кормикан считал это движение едва ли не абсолютным злом, упоминал о склонности его адептов к самоубийствам, а кроме того, указывал на бесчисленные случаи мошенничества, вранья, богохульства, вымогательства, “разрушения семей и попрания устоев”. Нелепо и богопротивно думать, говорил он, что христианство исчерпало себя как религия и готово уступить место модным аморальным бредням. И под конец он не забыл загнать последний гвоздь — упрекнул Дойла в том, что тот приехал за американскими деньгами.
На защиту мужа выступила Джин. Она произнесла горячую речь по радио, где заверяла всех, что материальная сторона вообще не играет роли для ее супруга и нее самой. Она сообщила, что готова ютиться в двухкомнатной квартирке без удобств, лишь бы не утерять той благодати, которую несет новая вера. Слушали ее около полумиллиона человек. Дойл сказал, что это была речь ангела.
Куда бы Дойл ни обратил взор, всюду он находил связь с загробным миром. Пока он был в Нью- Йорке, пришло известие, что скончался лорд Карнарвон, знаменитый египтолог и собиратель древностей, возглавлявший британскую экспедицию, которая обнаружила гробницу Тутанхамона в ноябре 1922 года в египетской Долине царей. Его смерть вызвала настоящую истерию среди газетчиков, наперебой принявшихся писать о “проклятии фараонов”, и Дойл подлил масла в огонь, сказав, что это “опасная игра — открывать древние захоронения”. “Многие, конечно, тогда смеялись над нашими страхами, — писал он позже, — но взгляните на эту цепочку смертей: лорд Карнарвон, руководитель экспедиции, мертв. Достопочтенный Обри Герберт, присутствовавший на раскопках, мертв. Сэр Дуглас Рейд, радиолог, чье оборудование использовалось для определения возраста гробницы, мертв. Профессор Лефлер, исследовавший гробницу, мертв. Двое французских египтологов, которые помогали в раскопках, мертвы…” С точки зрения Дойла, ни один здравомыслящий человек не мог отрицать, что мистическая связь между этими событиями налицо.
Итак, он в одиночку отправился на Средний Запад, регулярно посылая с дороги нежные письма своей обожаемой жене.
В Кливленде он застал финал танцевального марафона, который длился 60 часов, и счел, что это одновременно и отталкивающее, и вызывающее уважение своим мужеством действо. Индустриальный Питтсбург произвел на него угнетающее впечатление: “Я лично придерживаюсь мнения, что Господь создал человека, чтобы он мог совершенствоваться умственно и духовно, но не затем, чтобы он делал болты и шурупы”.
Побывав в Канзас-Сити и Денвере, семейство направилось в Солт-Лейк-Сити в штат Юта — духовный центр мормонов, довольно неприязненно описанный Дойлом в “Этюде в багровых тонах”. Он немного нервничал, как они его примут, и был очень тронут, столкнувшись с самым сердечным приимством. Далее путь лежал в Калифорнию. Живя в Лос-Анджелесе, они наведались в Голливуд и познакомились с Дугласом Фэрбенксом и его женой Мэри Пикфорд — её Дойл счел “сильнейшим медиумом”. Впоследствии он отослал ей несколько заметок на тему паранормальных явлений, за которые его поблагодарил Фэрбенкс, выразивший надежду на новые встречи.
Дойлы также съездили на остров Санта-Каталина, в то время почти целиком принадлежавший Уильяму Ригли, королю жевательной резинки. Дойл был далеко не в восторге от американского пристрастия к этому продукту. Даже Венера, по его словам, выглядела бы вульгарно со жвачкой во рту. “Свет не видывал такой непристойной привычки. Человек может пить и выглядеть по-королевски, курить и оставаться отличным, порядочным малым, но мужчина, а еще того хуже, женщина, беспрестанно жующие, начинают