Маккейб предложил Дойлу устроить публичный диспут, на что тот охотно согласился. Назначили день — 11 марта 1920 года, и место — большой концертный зал Куинз-Холл в Лондоне.
Едва об том было объявлено, публика со всей страны бросилась заказывать билеты, и все они были проданы на месяц вперед. “Диспут назначен на четверг, — писал Дойл матери. — В каком-то смысле это важнейшее событие моей жизни, так что я прошу вас думать в этот вечер обо мне. Как трогательно, что повсюду, по всей стране, спиритуалисты будут слать мне духовную поддержку — я получил множество писем от них. С Другой стороны, Маккейб — один из авторитетнейших атеистов, агностиков и материалистов, он видная фигура. Они хорошие ребята, эти мыслители, но убеждения их негативны и безнадежны. Что же, я иду на битву с легким сердцем… Поглядим…”
Публика встретила их с большим воодушевлением. Первым выступал Маккейб — подвергший спиритуализм самой резкой критике. Это движение, сказал он, “родилось во лжи, взросло во лжи и расползлось по всему миру с легкой руки обманщиков”. Медиумов, которых Конан Дойл считал “настоящими”, Маккейб предпочитал называть “еще неразоблаченными”. Он уверил аудиторию, что Конан Дойл, как и все, кто взаимодействует с мутным потусторонним миром, “бродит в тумане”. (Многие одобрительно захлопали.) Далее он сослался на то, что ни один истинный ученый никогда не будет сторонником спиритуализма, и попросил уважаемого оппонента назвать ему “хотя бы десять имен известных университетских профессоров, которые за последние тридцать лет примкнули к спиритуалистам или хотя бы одобрили их деятельность”.
Дойл охотно принял вызов. Он давно уже сделался искушенным полемистом и блестящим оратором — времена, когда у него на сцене дрожали коленки, безвозвратно миновали. Он извлек из кармана небольшой блокнот и прошел к трибуне. “Мистер Маккейб только что дал нам понять, что невысоко ценит наше интеллектуальное сообщество, — начал он. — Не могу разделить эту точку зрения, ибо отношусь к честным, серьезным материалистам с большим уважением, я сам долгие годы был одним из них. — Он полистал блокнот. — Вот здесь у меня записаны имена 160 чрезвычайно почтенных, отмеченных многими наградами за выдающиеся научные достижения ученых, из них 40 — профессора. Я прошу вас иметь в виду, что эти люди ничего не выиграли, объявив себя спиритуалистами, ибо, заверяю вас, никакой выгоды это не приносит…” Далее он горячо высказался в защиту бескорыстных, честных медиумов, так несправедливо обиженных Маккейбом, и вкратце изложил свою стандартную лекцию о материалисте, который прозрел и увидел свет истины.
В итоге было решено, что диспут закончился вничью — никто не одержал убедительной победы, но и не потерпел поражения. Вечер был признан очень удачным, оппоненты держались достойно и разошлись, оставшись каждый при своем убеждении. Конан Дойл был доволен. Матери он написал, что не питает никаких плохих чувств к Маккейбу, тот “сражался изо всех сил” и вообще “очень умный человек”. В постскриптуме он приписал: “Некоторые внимательные наблюдатели отметили, что под конец Маккейб начал запинаться”.
Вскоре после диспута Конан Дойл задумал большое лекционное турне по Австралии и Новой Зеландии. Путешествие было недешевое, ведь Дойлы брали с собой троих детей, секретаря Вуди и гувернантку Джин по имени Джейкмен. Одни только билеты в оба конца обошлись в 1700 фунтов. Но что такое деньги в сравнении с великой миссией?..
29 июля на прощальном обеде со своими сторонниками Дойл заявил, что в Австралии и Новой Зеландии тысячи семей в эту войну понесли тяжелые утраты, так что его слова утешения найдут там живой отклик. И вот 13 августа 1920 года вся компания поднялась на борт лайнера “Налдера”, недавно построенного специально для маршрута Лондон — Сидней.
Вуди во время полуторамесячного плавания (корабль заходил в различные порты) занимался с детьми уроками, а Конан Дойл не преминул прочесть лекцию о “психической религии” пассажирам первого класса, после чего, как сказал один из старших офицеров команды, все только и делали, что спорили на религиозные темы.
Суэцкий канал произвел на Дойла большое впечатление как достижение инженерной мысли, но ему категорически не понравились огромные рекламные плакаты по берегам, призывавшие покупать виски. (В Америке недавно приняли сухой закон, и Дойл полностью одобрял эту меру.)
Чем дальше лайнер продвигался на юг, тем становилось жарче. Стюарды падали в обморок, а один несчастный пассажир скончался. Дойл был неутомим. Он вновь прочитал лекцию — на сей раз для пассажиров второго класса, плавившихся от жары посреди Красного моря. Сам он, похоже, был просто железный — есть его фотография на борту “Налдеры”: костюм из плотной ткани, воротничок, галстук и мягкая фетровая шляпа. В то время он уже работал над путевыми заметками “Странствия спиритуалиста”.
В Аделаиде семейство сошло на берег, и 25 сентября Дойл прочел первую лекцию. Таун-Холл был забит до отказа, около двух тысяч человек пришли послушать знаменитого писателя, а ныне проповедника спиритуализма. Газеты писали, что он имел несомненный успех, отмечая, впрочем, что тому немало способствовала его литературная слава и замечательный талант оратора. Разумеется, он посетил и несколько спиритуалистических сеансов — он никогда не упускал эту возможность. Кроме того, получил множество писем — в одних его превозносили до небес, в других проклинали на чем свет стоит, советуя “сдохнуть прямо в Австралии”.
Следующая остановка была в Мельбурне. Надо сказать, что, пока Дойл еще плыл на борту “Налдеры”, тамошние пресвитерианцы устроили общественный молебен, умоляя Господа не допустить, чтобы нога нечестивца ступила на землю Австралии. Так что в Мельбурне Дойла ждал прохладный прием. Лишь несколько “преданных душ” робко стояли на вокзале с цветами, которые вручили своему кумиру, когда он сошел с поезда. В газетах писали, что Дойл занимается черной магией и что “мы убеждены — он есть порождение злых сил”.
К этому он отнесся совершенно спокойно. Его только возмутило, что после первой лекции мельбурнская пресса подробно описала платье Джин, его очки и манеру выступления, и — ни словечка по существу вопроса.
Несмотря на враждебность прессы, аудитория хорошо принимала заезжую знаменитость. Кроме того, Дойл был счастлив познакомиться с Чарльзом Бейли, “медиумом исключительной силы”. Особенно тому удавались перемещения объектов в чуть ли не герметически запечатанные комнаты, где происходили сеансы. За шесть сеансов он умудрился перетащить туда 87 старинных монет, 8 живых птиц, 18 драгоценных камней, 2 черепах, 7 табличек с надписями на древних языках, шкуру леопарда и маленького акуленка, обвитого морскими водорослями. Его неоднократно уличали в мошенничестве, но Дойл полностью доверял Бейли. И хотя его несколько смутили потрепанные грязные манжеты на “материализовавшейся” руке, но он отмел эти сомнения. И даже увез в Англию глиняную табличку с надписями, которую показал потом в Британском музее — чтобы с огорчением услышать вердикт: грубая подделка.
В Сиднее принимали не в пример лучше: мужчины подбрасывали в воздух шляпы, а женщины преподносили букеты. Из Сиднея Конан Дойл один отправился в Новую Зеландию, где за две недели прочел восемь лекций. Он всюду наталкивался на гневное сопротивление духовенства. Его называли “исчадием ада” и “мерзким язычником”, но он упорно нес “знание” в массы. Затраты на дорогу удалось окупить: выручка от билетов в Новой Зеландии составила около 3000 фунтов.
Вернувшись в Сидней, решили устроить небольшую передышку: совершили несколько экскурсий по Голубым горам и 1 февраля 1921 года отплыли домой, вновь на борту “Налдеры”. Дойл был вполне удовлетворен поездкой: он выступил в общей сложности перед 50 000 слушателей. А подсчитав все расходы и прибыль, понял, к своему удивлению, что даже заработал 700 фунтов, каковые и передал на нужды спиритуализма. Австралийские газеты, однако, мрачно сообщали, что визит Конан Дойла “полностью провалился и он уехал в крайне расстроенных чувствах”.
Плывя домой через Коломбо и Бомбей, он не имел ни малейшего представления, что дома во время его отсутствия его доброе имя подверглось жестоким нападкам.
