плачет, пошатываясь на пороге комнаты, почему участковый задает ей странные вопросы, и вообще, откуда эта непонятная суматоха. Она же не сделала ничего плохого…
— Тереска… Что это было?.. Почему?.. — шептала пани Марта слабым голосом.
— Деточка, что случилось, что все это значит?! — восклицал пан Кемпиньский.
— Вы убежали от них? — с интересом спрашивал участковый.
— Нет, — ответила Тереска, совершенно игнорируя вопросы родителей. — Пока еще нет. А что, мне уже пора убежать?
Участковый много общался с молодежью по долгу службы, поэтому не удивился и сразу пришел в себя.
— Не знаю, — сказал он. — Это зависит от разных вещей. В школе, по-моему, занятия пока не начались… А где вы были?
—
— У Шпульки, — ответила Тереска в полном соответствии с правдой, а Шпулька машинально кивнула головой.
— Но почему? Почему?
Тереска смутно припомнила, что из дому она выходила как-то очень поспешно. Может быть, она забыла закрыть двери или что-нибудь в этом роде. Состояние, в каком она пребывала, полностью ее оправдывало, но ведь не станет же она чужим людям, а тем более семье исповедоваться в своих глубоко личных переживаниях! Надо как-нибудь обосновать…
Она почувствовала, что Шпулька впихивает ей в руку пакет с колбасой.
— А-а-а! — оживленно сказала она. — За колбасой ходила. Я принесла свежую кровяную колбасу, как довоенная. Шпулька только что вернулась из деревни.
Превращение разбойного нападения в доставку прямо на дом свежей кровяной колбасы отняло язык у всех присутствующих. Шпулька решила, что следует вмешаться.
— Моя мамуля привезла из деревни, — неуверенно сказала она. — Яйца и колбасу и перо. И все свежее, прямо с… прямо с…
— Прямо с грядки, — невольно вырвалось у Терески.
— С грядки, — согласилась Шпулька.
Довольно долго казалось, что происшедшего вообще никто и никогда не поймет. Пан Кемпиньский почему-то связал топор с пером, и в воображении у него немедленно нарисовались сотни гусей с отрубленными головами. Он подумал, что вроде как девочки в таком возрасте всегда отличались странностями, но эти превзошли все мыслимые границы. К пани Марте вдруг вернулись силы.
— Что там творится в твоей комнате?! — спросила она не столько с укором, сколько с отчаянием в голосе. — Тайфун пронесся или ты что-то искала?
— Я наводила порядок в письменном столе, — неохотно ответила Тереска и вдруг вспомнила, что искала перчатки. — И вообще в комнате. Я еще не закончила.
— Топором наводила порядок? — недоверчиво спросил участковый.
— Что? — удивилась Тереска. — При чем тут топор?
Шпулька тоже удивилась и посмотрела на Тереску с живейшим интересом, потому что все это время о топоре вообще речи не было.
— Тогда что делает в твоей комнате этот топор? — рассердилась пани Марта.
— Какой топор? А-а-а, это я колола дрова.
— Деточка, объясни нам, пожалуйста, все как-нибудь попроще, — попросил пан Кемпиньский, который, правда, сперва решил не вмешиваться, решив, что он отвечает за воспитание сына, а с дочкой общий язык должна находить мать, но не выдержал. — Ты колола дрова у себя в комнате? А что произошло в ванной с бензином? И почему ты оставила двери в сад открытыми? Шпулька убегала, что ли, от тебя с этой колбасой, а ты за ней гналась?
Допрос слегка вывел Тереску из себя. Если бы не присутствие посторонних людей, вдобавок представителей государственной власти, она абсолютно отказалась бы отвечать на нетактичные назойливые вопросы и с презрительным молчанием отправилась бы к себе. Нахальное хождение по душе в сапогах было ей в высшей степени противно.
— Ветка с дерева была отпилена совсем недавно, — сказал участковый. — Это тоже вы сделали?
— Тоже я, — ответила Тереска, одновременно с отвращением и с чувством собственного достоинства. — Я колола дрова во дворе. Топор я, видимо, принесла наверх по ошибке. Бензин пролился в ванной, когда я там умывалась. Двери я просто забыла закрыть, подумаешь, с каждым может случиться. В конце концов, ведь ничего же не случилось, правда?
— Нет, сказала сердито пани Марта. — Действительно, ничего такого. Нас могли только обокрасть до нитки. Нас мог бы хватить инфаркт при виде этого дома. Этого ты, разумеется, в расчет не принимаешь. Неужели я действительно не могу просто выйти из дому на несколько часов?
— Деточка, пойми, — поспешно сказал пан Кемпиньский, видя, что дело идет к конфликту. — Мы подумали, что на тебя кто-то напал, что в дом ворвались бандиты, что тебя, самое меньшее, похитили: двери открыты, все перевернуто вверх дном, а вдобавок этот жуткий топор! Ты можешь себе представить, как испугалась твоя мама! В следующий раз не оставляй на виду таких убийственных орудий…
Тереска почувствовала, что с нее хватит. Какая глупость: постоянно обращать внимание на эти дурацкие мелочи! Однако пережитое сегодня — пусть сомнительное — счастье придало ей больше кротости, чем обычно.
— Ну хорошо, хорошо, — сказала она примирительно. — Один раз у меня так получилось, больше не повторится. Я ведь думала, что сразу же вернусь. Откуда я знала, что у вас такая извращенная фантазия? Я принесла колбасу, сейчас все уберу, и будет полный порядок.
Шпулька смотрела на Тереску с восхищением, но и с некоторой завистью, думая, что вот она, Шпулька, никоим образом не смогла бы устроить такую кутерьму, имея в распоряжении столь ничтожные средства. Пани Марта постепенно приходила в себя. Пан Кемпиньский извинялся перед участковым.
— Ерунда, — сказал участковый. — Хорошо, что ничего не произошло. Нечего вам расстраиваться, есть куда худшие дети. Я сам с ужасом смотрю на то, какими вырастут мои собственные. Только бы девочка не попала в плохую компанию, а так я вижу, что с ней все будет в порядке.
Шпулька начала прощаться, участковый тоже попрощался и, глядя на темноту за окнами, предложил подвезти девочку домой.
При виде дочери, выходящей из милицейской машины, пани Букатова схватилась за сердце. Шпулька считала неподобающим посвящать мать в личные дела подруги, поэтому в ответах на град вопросов ограничилась только тем, что милицию встретила случайно, что было чистой правдой, и что подвезли ее исключительно из заботливости и вежливости, что также соответствовало истине.
— Не знаю, что это такое, — сказала безысходно пани Букатова, — но стоит тебе оказаться вместе с Тереской, как потом случаются всякие странные вещи…
«Я их ненавижу, — думала Тереска. — Видеть их не могу. Боже, как же я их страшно ненавижу…»
Это была единственная мысль, которая приходила ей в голову, единственная, которая занимала сейчас ее душу, сердце и ум. Она пыталась воздвигнуть вокруг себя что-нибудь вроде невидимой стены, звукоизоляции, но и сквозь воображаемую стену все-таки доходили отдельные слова и выражения, которые подливали масла в костер ненависти.
Семья ужинала. За столом сидели родители, бабушка, Янушек и тетка Магда, которая пришла их проведать и узнать, как дела. Тетке Магде, самой младшей в семье, было тридцать два года. Она имела лицо и фигуру кинозвезды, а главным ее занятием в жизни было выходить замуж и разводиться. Ее теперешний муж, четвертый по счету, имел шанс задержаться подольше, учитывая существование Петруся, сына тетки Магды, которому было уже четыре года. Тетка Магда, по мнению Терески, смотрела на девочку с просто-таки болезненным любопытством и проявляла к ней интерес явно нездоровый.
Рассказ о страшном вечере с топором в главной роли привел к тому, что Тереска стала вдруг самой животрепещущей темой разговора. Речь шла о недостатках молодости, о легкомыслии, безответственности и рассеянности, о преступной беспечности и загадочных причинах бессмысленного поведения. Ну что могло
