Изменения в американской культуре, конечно, заметны, однако они довольно ограниченны в контексте двухтысячелетней истории, отраженной в письменных источниках, для которой характерны тектонические сдвиги установлений. Более того, на мой взгляд, США обладают достаточной культурной стабильностью для того, чтобы исключить значительные изменения на протяжении жизни одного или двух поколений. Я делаю такое утверждение даже несмотря на то, что постоянный приток латиноамериканских иммигрантов ощутимо влияет на культурный состав нашего общества. В целом это люди, которые решили покинуть свои страны, т.е. отказаться от популистской культуры, сдерживающей экономический рост Латинской Америки. То же можно сказать и об открытой иммиграции в конце прошлого столетия. Иммигранты той поры успешно растворились в «котле» нашей нации.

В менее жестких условиях после Второй мировой войны, однако до того, как процесс глобализации набрал силу, правительства получили возможность создавать системы социальных гарантий и проводить политику защиты граждан от потрясений, связанных с созидательным разрушением. В США перечень защитных мер открывают существенное расширение социальной защиты, страхование по безработице, законодательство о безопасности на производстве и, конечно, программа Medicare. По этому пути идет большинство промышленно развитых стран. Доля американского ВВП, направляемая на социальные льготы, с 1947 по 1975 год выросла с 3А до 8.1% (сейчас она еще больше). Хотя подобные гарантии делают рынки труда л товаров более дорогими и. следовательно, уменьшают их гибкость, политики не видят в них серьезную помеху экономическому росту. Накопившийся с времен Депрессии и Второй мировой войны спрос толкает объем мирового валового продукта вверх.

Страны с незначительным объемом международной торговли не ощущали конкуренцию и не расплачивались за более низкую эффективность так сильно, как в наши дни именно поэтому значительная часть общества оглядывается назад с ностальгией. На сегодняшних глобальных конкурентных рынках поддерживать прежнюю систему гарантий становится все труднее, особенно в большинстве стран континентальной Европы с их хроническим высоким уровнем безработицы. Это нормально, когда правительства помогают людям приобретать квалификацию, необходимую для ИС“ пользования новых технологий. Но они чаще всего пытаются поддерживать уровень доходов тех, кто не может приспособиться. Однако технологии и между народная конкуренция заставляют дорого платить за вмешательство, которое лишает рынок заинтересованности в работе, накоплении, инвестировании и обновлении Индия, например, блокировала жестким регулированием приток прямых иностранных инвестиций.

После Второй мировой войны европейские страны с их коллективистским уклоном создали значительно более широкую, чем в США, систему гарантий. В результате их экономика отличается более жесткой структурой даже в наши дни. Как я уже говорил, к началу моей профессиональной деятельности сразу после Второй мировой войны вера в капитализм была во многом утеряна. В научных кругах капитализм воспринимали как нечто старомодное. Большую часть Европы захватил социализм в той или иной форме. Социалисты и коммунисты имели значительное представительство в парламентах европейских стран. В 1945 году коммунисты получили четверть голосов во Франции, Великобритания под руководством послевоенного лейбористского правительства решительно повернула в сторону плановой экономики, и она была не одинока. В Западной Германии, оккупированной союзниками, поначалу действовало очень жесткое регулирование. В результате неправильного истолкования советской экономической мощи идея централизованного планирования, хотя и в довольно размытой форме, стала преобладать в европейском экономическом мышлении.

Конечно, после войны Европа и Япония лежали в руинах, и даже в США мало кто с уверенностью предсказывал экономический рост. Память о 1930-х годах была еще свежа, и люди боялись возврата депрессии, В Великобритании, на родине капитализма, на фоне серьезных опасений за экономическое развитие посчитали, что глубоко уважаемый лидер военного времени Уинстон Черчилль уделяет недостаточно внимания проблемам национальной экономики, и сместили его, когда он встречался в Потсдаме с Трумэном и Сталиным. Пришедшее к власти лейбористское правительство национализировало значительную часть британской промышленности. В Германии система социального обеспечения, создание которой началось еще при Бисмарке в 1880 году, была расширена.

Общепринятые взгляды нашли отражение в плане Маршалла по возрождению Европы. Не сомневаюсь в том, что план Маршалла был полезен, однако его вклад в удивительную динамику послевоенного восстановления очень незначителен. На мой взгляд, намного большее значение для послевоенного возрождения Европы имело освобождение товарных и финансовых рынков в 1948 году директором управления хозяйством англо-американской зоны Германии Людвигом Эрхардом. Западная Германия, естественно, стала доминировать в экономике региона.

С годами плачевные результаты лишили жесткое централизованное планирование очарования, и все страны Европы перешли на рыночный капитализм, правда, не одновременно и в разной степени. Сторонники рынка, несмотря на отрицательные моменты созидательного разрушения, все же убедили население в преимуществах капитализма и приобрели поддержку избирателей. Из-за глубоких культурных различий, однако, в каждой стране рыночная экономика приобрела свою форму.

Великобритания свернула с социалистического пути в какой-то мере из-за периодических валютных кризисов, которые заставляли отступать в направлении более конкурентоспособных рынков. В сторону капитализма Великобританию развернула Маргарет Тэтчер. Я познакомился с нею в 1975 году в британском посольстве в Вашингтоне вскоре после того, как она стала лидером консервативной партии. Это было удивительное знакомство. За ужином мы оказались рядом, и я приготовился было к скучному вечеру в компании политика. «Скажите мне, председатель Гринспен, — вдруг произнесла она, — почему бы нам, в Великобритании, не перейти на расчет агрегата М3?» Я проснулся. Агрегат М3 — тот самый загадочный индикатор денежной массы, которым оперировали последователи Милтона Фридмана. Весь вечер мы потратили на обсуждение различных аспектов рыночной экономики и проблем, стоящих перед экономикой Великобритании. Я повторил то же самое, что сказал президенту Форду в апреле того года: «Британская экономика, на мой взгляд, подошла к тому рубежу, за которым придется увеличивать объем налоговых стимулов только для того, чтобы не сдавать позиции. Это очень опасная ситуация».

Мое первоначальное позитивное впечатление от знакомства с Тэтчер укрепилось, когда она стала премьер-министром. Заняв этот пост в 1979 году. Тэтчер столкнулась с противодействием склеротичной британской экономической системы. Решающим сражением стала забастовка шахтеров в марте 1984 года после закрытия ряда принадлежавших государству убыточных шахт. Забастовка, организованная профсоюзом горняков в 1973 году, оказалась эффективным средством в борьбе за отставку правительства Эдварда Хита. Однако в случае Тэтчер стратегия накопления крупных запасов угля перед объявлением о закрытии шахт и отсутствие перебоев в снабжении ослабила позицию профсоюза. Через год воинствующие шахтеры сдались и вернулись к работе.

Приверженность Тэтчер идее рыночного капитализма получила сдержанную поддержку британского электората. Ее переизбирали в 1983 и 1987 годах. среди премьер-министров, возглавлявших кабинет после 1 827 года, она имеет самый длительный непрерывный срок пребывания в должности. К ее отставке привело не отсутствие поддержки со стороны избирателей, а недовольство внутри консервативной партии. Тэтчер пришлось уйти в конце 1990 года. У нее осталась горькая обида на тех, кто отстранил ее от власти. Обида чувствовалась даже в сентябре 1992 года, когда, вскоре после унизительного вынужденного отказа Великобритании от участия в механизме регулирования валютных курсов Европейского союза, я был приглашен на ужин с четой Тэтчер. Денис Тэтчер, полный надежд на восстановление, рассказал, как после финансовой катастрофы один таксист заметил: «Надеюсь через месячишко опять увидеть вас на Даунинг- стрит, 10». Этого, увы, не случилось.

Два года спустя, когда у власти находилась консервативная партия во главе с премьер-министром Джоном Мейджором, в результате безвременной кончины Джона Смита лидерами лейбористской партии стали его заместители Гордон Браун и Тони Блэр. Осенью 1 994 года Браун и Блэр посетили мой офис в ФРС. Во время обмена приветствиями Браун показался мне старшим по положению. Блэр стоял сзади, пока Браун рассказывал о «новых» лейбористах. Социалистические идеи послевоенных лидеров типа Майкла Фута и Артура Скаргилла, непримиримых руководителей профсоюза горняков, ушли в небытие. Браун поддерживал глобализацию и свободные рынки и, похоже, не был заинтересован в отказе от того, чего добилась Тэтчер. Сам факт появления его и Блэра на пороге известного защитника капитализма в моем лице подкреплял впечатление.