большая часть договоров, особенно на финансовых рынках, исходно существует в устной форме и подтверждается письменно лишь впоследствии даже в условиях значительного движения цен. Только вдумайтесь. насколько мы доверяем фармацевту, который готовит лекарство по рецепту врача. А наша уверенность в слове производителя автомобиля, обещающего определенные характеристики своего изделия? Мы вовсе не доверчивые простачки. Мы рассчитываем на заинтересованность контрагента в сделке. Вряд ли нам удалось бы успешно вести дела в отсутствие той культурной среды, в которой мы живем. Без нее разделение труда, принципиально необходимое для поддержания нашего уровня жизни, было бы невозможным.

Как н уже говорил, материальное процветание, т.е. создание богатства, требует принятия риска. Ни у кого нет гарантии, что его деятельность, связанная, например, с получением средств для приобретения пищи, одежды и жилья, принесет ожидаемый результат. Однако чем больше мы доверяем людям, с которыми ведем дела, тем масштабнее процесс накопления богатства. В рыночной системе, построенной на доверии, значительную экономическую стоимость приобретает репутация. На репутацию, формально отражаемую в балансе как гудвилл, приходится значительная доля рыночной стоимости компании.

Репутация и связанное с нею доверие всегда были в моих глазах ключевыми атрибутами рыночного капитализма. Законы регулируют лишь малую толику повседневной рыночной деятельности. Потеря доверия ощутимо подрывает способность нации к ведению бизнеса. На рынке неопределенность, создаваемая не вполне честными компаниями, повышает кредитный риск и приводит к увеличению реальной процентной ставки.

Как человек, занимавшийся регулированием банковской деятельности на протяжении 18 лет, я убежден, что государственное регулирование не может заменить честность. На деле любая форма государственного гарантирования кредитов снижает потребность финансовых контрагентов в формировании репутации честного партнера. Понятно, что правительственные гарантии выше индивидуальной репутации. Однако гарантии, даже те, что заслуживают самой высокой похвалы (например, страхование депозитов), обходятся очень дорого. На мой взгляд (думаю, что с этим согласится большинство регуляторов), главным и самым эффективным средством защиты от мошенничества и неплатежеспособности является контроль со стороны контрагентов. JPMorgan, например, тщательно анализирует баланс Merrill Lynch, прежде чем предоставить кредит, а не просит Комиссию по ценным бумагам и биржам подтвердить платежеспособность Merrill,

Хотя банковская сфера и медицина — самые яркие примеры областей, в которых репутация имеет высокую рыночную стоимость, сказанное справедливо для всех сфер деятельности. Во времена моего детства в ходу были шуточки относительно нечистоплотности продавцов подержанных автомобилей, однако, если быть честным, откровенно нечистоплотные продавцы очень быстро вылетали из бизнеса. В наши дни практически все профессиональные области регулируются в той или иной мере, поэтому выделить эффект репутации в чистом виде довольно трудно. Один сектор, где такое возможно, все же существует — это электронная коммерция. Взять хотя бы Alibris, веб-сайт, который выполняет роль посредника между продавцами и покупателями подержанных книг. Если вы хотите приобрести одно из первых изданий «Исследования о природе и причинах богатства народов» Адама Смита, то можете обратиться к этому сайту и получить список всех продавцов в стране, которые предлагают эту книгу. Покупателям предоставлена возможность оценить надежность продавцов, у которых они купили хотя бы одну книгу, и покупательские рейтинги, без сомнения, играют важную роль при принятии решения о том, с кем лучше иметь дело. Подобная форма представления мнения покупателей заставляет продавцов честно характеризовать состояние их товара, выполнять заказы в полном объеме и без задержек. Однако никто не застрахован от недоверия клиентов: ко мне, как к председателю ФРС, не раз обращались мои коллеги, ру- ководители центральных банков, имеющих крупные резервы в долларах, с вопросом о том, насколько надежен доллар.

Еще более поразительно, чем перечень ключевых факторов роста и повышения уровня жизни, выглядит список того, что не входит в этот перечень. Возможно ли. чтобы крупные запасы полезных ископаемых — нефти, газа, медной и железной руды — не способствовали росту национального продукта и повышению богатства? Как ни парадоксально, но большинство аналитиков считают, что богатые запасы полезных ископаемых не повышают, а понижают уровень жизни, особенно в развивающихся странах. Опасность принимает форму экономического недуга, получившего на* звание «голландской болезни». Этот термин ввел журнал Economist в 1 970-е годы для описания трудностей, с которыми столкнулись голландские производители после открытия в стране месторождения природного газа. Голландская болезнь случается, когда высокий спрос на какой-либо экспортный продукт приводит к росту курса валюты экспортирующей страны.

Укрепление национальной валюты снижает конкурентоспособность других видов экспортной продукции. Аналитики нередко ссылаются на это явление при ответе на вопрос, почему Гонконг, Япония и страны Западной Европы, обладающие довольно скудными сырьевыми ресурсами, процветают, а богатая нефтью Нигерия и подобные ей страны нет³¹.

«Через десять лет или через двадцать, но это обязательно случится: нефть погубит нас» — так в 1970-х годах обрисовал перспективу бывший министр нефти Венесуэлы и один из учредителей ОПЕК, Хуан Пабло Перес Альфонсо. Он видел неспособность практически всех стран ОПЕК использовать свое богатство на что-либо иное, кроме производства нефти и нефтепродуктов. Помимо искажения реальной стоимости валюты сырьевое богатство имеет отрицательный социальный эффект. Легкое богатство, как оказывается, снижает производительность. Некоторые страны Персидского залива представляют своим гражданам столько благ, что те. у кого нет врожденной потребности работать, просто не работают. Земные задачи перекладываются на плечи иммигрантов и иностранных рабочих, которые с радостью соглашаются на хорошую, по их представлениям, заработную плату. Есть и политический эффект: правители могут направлять часть доходов на умиротворение населения и предотвращение выступлений против режима.

Стоит ли удивляться тому, что в крошечной республике Сан-Томе и Принсипи у западного побережья Африки реакция на обнаружение в территориальных водах крупного месторождения нефти была неоднозначной. Президент республики Фрадике де Менезеш заявил в 2003 году: «Я обещал своему народу, что мы не допустим недуга, который называют 'голландской болезнью', 'нефтяным крахом' и 'нефтяным проклятием”. Статистика показывает, что рост ВВП в богатых сырьевыми ресурсами развивающихся странах заметно ниже, чем в странах, лишенных такого богатства. Их социальные показатели также ниже средних. Мы. в Сан-Томе и Принсипи, твердо намерены не допустить подобного парадокса изобилия».

Голландская болезнь поражает главным образом развивающиеся страны потому, что они не готовы противостоять ей. Природа распределила свои богатства без учета масштаба и уровня развития национальной экономики. а избыток ресурсов в большей мере сдерживает рост ВВП развивающихся стран, чем развитых. Обычно если страна является «развитой» в момент обнаружения богатых месторождений полезных ископаемых, то она обладает устойчивостью к долговременным вредным эффектам. Вместе с тем голландская болезнь может проявиться в любом месте. В начале 1980-х годов она наблюдалась в Великобритании после освоения нефтяных месторождений в Северном море. По мере ее превращения из чистого импортера нефти в чистого экспортера курс фунта стерлингов по отношению к доллару повышался, а цены на британскую экспортную продукцию теряли конкурентоспособность. Норвегии с ее населением пять миллионов человек потребовались титанические усилия, чтобы оградить небольшую по масштабам национальную экономику от влияния нефтяного изобилия Северного моря. В стране был создан крупный стабилизационный фонд, который снизил давление на курс кроны после его взлета в конце 1970-х годов. После распада коммунистической системы с голландской болезнью в мягкой форме столкнулась и Россия, которая борется с нею и по сегодняшний день.

В последние 35 лет по мере либерализации экономики и повышения качества политики во многих странах глобальный подушный доход постоянно возрастал. Это было особенно заметно в тех странах, где после падения Берлинской стены на смену централизованному планированию пришел рыночный капитализм. Я понимаю, что уровень бедности крайне трудно охарактеризовать количественно, однако, по данным Всемирного банка, число людей, у которых уровень дохода составляет менее $1 вдень (общепринятый порог крайней бедности), сократилось с 1,247 млрд (1990 год) до 986 млн (2004 год). Помимо этого, с 1 970 года детская смертность снизилась более чем в два раза, а доля учащихся детей и