экзальтированной манере и, трогая его колено, рассказывать о своих сокровенных чувствах.

Он думал об Ирен и о том, какие чувства он испытывает к ней. И понял, что скорее заинтересован ею, нежели очарован. Ему казалось, что она действительно близка ему, но он никогда по-настоящему ее не любил. Он думал о Кэмпбелле, о том, насколько открыт и простодушен этот мальчик, с его невинным выражением лица.

Дэвид Джатни не испытывал, как многие взрослые, потребности заигрывать с маленькими детьми. Но ему нравилось возить мальчика по каньонам Малибу, когда они молча сидят в машине, и Кэмпбелл иногда показывает на воющего вдали койота, глядит по сторонам и мечтает как все дети. Это было гораздо приятнее, чем общение с Ирен, которая говорила настолько безостановочно, что он с трудом сдерживался, чтобы не задушить ее. Ему нравилось заезжать в маленькие кафе и угощать там ребенка. Он ставил перед мальчиком гамбургер, жареную картошку и стакан молока, и тот ел, что ему хотелось, а остальное расковыривал.

Иногда Дэвид Джатни брал Кэмпбелла за руку и отправлялся с ним гулять вдоль общественных пляжей Малибу. Они поднимались к проволочному забору, отгораживающему поселок Малибу, где живут богатые и могущественные, от остального населения, и разглядывали сквозь забор этих счастливчиков. Там жила Розмари. Он всегда напряженно высматривал ее на пляже и однажды ему показалось, что он видит ее вдалеке.

Через несколько дней Кэмпбелл стал называть его дядей Джатом и вкладывать свою ручонку в его руку. Джатни нравилось, как мальчик нежно прикасался к нему, чего никогда не делала Ирен. В течение двух недель его поддерживало растущее чувство к другому человеческому существу.

В постели с Ирен Дэвид Джатни стал импотентом. Теперь он всегда спал на диване, а Кэмпбелл и Ирен ложились в спальне. В своей непрерывной болтовне на пляже она подчеркнула, что его импотенция – буржуазный предрассудок, что ее вины здесь нет, просто это результат совместной жизни с ребенком. Возможно, это и правда, думал он, хотя причиной может быть и недостаток у нее нежности к нему. Он бросил бы ее, но его беспокоила судьба Кэмпбелла, ему не хватало бы мальчика.

А потом он потерял работу на студии и оказался бы в тяжелом положении, если бы не дядя Хок. После увольнения Дэвид получил записку с предложением зайти в офис Хока и, решив, что Кэмпбеллу понравится на киностудии, взял его с собой. Мальчик был поражен и пришел в восторг от игры на съемочных площадках, от кинокамер, громких команд, актеров и актрис, участвующих в разных эпизодах. Но Джатни заметил, что чувство реальности у мальчика смещено, и он не отличает игру актеров от обычного поведения людей. В конце концов, он взял мальчика за руку и пошел с ним в офис Хока.

Когда Хок приветствовал его, Дэвид Джатни ощутил переполнявшую его любовь к этому человеку. Хок немедленно послал одного из своих секретарей купить малышу мороженое, потом показал Кэмпбеллу кое- какой реквизит, приготовленный для снимающегося фильма.

Кэмпбелл был в восторге, а Джатни почувствовал укол ревности, когда увидел, как Хок очарован ребенком. Потом он понял, что Хок проделал все это специально, чтобы устранить препятствие, мешающее их разговору. Пока Кэмпбелл играл с реквизитом, Хок сказал Джатни:

– Мне очень жаль, что тебя уволили. Они сокращают ваш отдел, а остальные работают там дольше тебя. Но ты поддерживай со мной связь, я что-нибудь для тебя подберу.

– Я буду в порядке, – заверил Дэвид Джатни.

Хок внимательно посмотрел на него.

– Ты очень похудел, Дэвид. Может, тебе поехать домой и пожить там немного. Чистый воздух Юты и спокойная жизнь мормонов помогут тебе. Этот ребенок – сын твоей любовницы?

– Да, – ответил Джатни. – Она не совсем моя любовница, а скорее друг. Мы живем вместе, потому что она хочет сэкономить деньги на плате за квартиру и поехать в Индию.

Хок на мгновение нахмурился, собираясь что-то сказать, и Джатни впервые увидел раздражение на его лице.

– Если ты будешь финансировать каждую девушку в Калифорнии, которая хочет поехать в Индию, то пропадешь, – сказал Хок, а потом весело добавил. – У них у всех, похоже, есть дети.

Он присел к письменному столу, вытащил из ящика толстую чековую книжку, что-то в ней написал и, вырвав листок, вручил его Джатни.

– Это вместо всех подарков на дни рождения и по случаю окончания учебы, послать которые у меня никогда не хватало времени.

Он улыбнулся Дэвиду. Джатни глянул на чек и поразился, увидев, что он на пять тысяч долларов.

– О, Хок, я не могу принять этого! – воскликнул он.

Дэвид почувствовал на глазах слезы благодарности, унижения и ненависти.

– Можешь, можешь, – сказал Хок. – Я хочу, чтобы ты немного отдохнул и развлекся. Вероятно надо купить этой девушке билет до Индии, чтобы она получила желаемое, а ты станешь делать что хочешь. Беда с девушками-друзьями в том, что ты имеешь все неприятности любовника и никаких преимуществ друга. Есть еще, конечно, этот симпатичный малыш. Быть может, я в будущем что-нибудь для него сделаю, если решусь снять детскую картину.

Джатни понял все, что сказал Хок, и сунул чек в карман.

– Да, – согласился он, – Кэмпбелл хорошенький мальчик.

– Дело не только в этом, – возразил Хок. – Обрати внимание, какое у него тонкое лицо, словно созданное для трагедии. Ты смотришь на него и чувствуешь, что сейчас заплачешь.

И Джатни подумал, как умен его друг Хок, который выразил словами то, что чувствовал Джатни. Тонкость – подходящее слово, хотя и необычное для определения типа лица Кэмпбелла. Ирен была стихийной силой, которая создавала будущую трагедию.

Хок обнял его и сказал:

– Дэвид, держи со мной связь. Я это говорю всерьез. И вообще не падай духом. Когда ты молод, у тебя все впереди.