впечатлениями и сбита с толку шумом и кипевшей вокруг деятельностью, чтобы вполне контролировать себя. Ей хотелось отдохнуть в тишине.

— Когда я только сюда приехал, — говорил Оберманн, — у меня был всего один рабочий. Все го один! Я дал ему лопату и велел копать. И знаешь, что он нашел? Маленького деревянного идола. Вот! Я не расстаюсь с ним, он приносит мне счастье. — Оберманн вытащил из кармана маленькую вырезанную фигурку с открытым наподобие буквы 'o' ртом. — Он говорит мне: 'Давай! Вперед!' — Оберманн положил идола в карман и похлопал по нему. — Теперь у меня полтораста мужчин и женщин. Каждый зарабатывает по девять пиастров в день. Если они приходят ко мне с какой-то особой находкой, я плачу им премию в двадцать пять пиастров. Ничто не ускользнет от взгляда турка, если он рассчитывает на премию! Расход невелик, а приобретения огромны.

Ветер набирал силу, в вечернем воздухе ощущалась прохлада. София увидела троих рабочих, тащивших на спинах ее багаж вверх по склону Гиссарлыка.

— Что делают эти люди, Генрих?

— Они несут наши чемоданы в дом. Разве я не говорил тебе, что здесь твой новый дом?

— Как? Мы будем здесь жить?

— Конечно, где же нам еще жить, София? Дома на равнине кишат паразитами. А здесь у нас нет клопов. — Она издала, что они будут жить в деревне, которую проезжали, или даже в порту Чанаккале, но жить на грязном холме — разве это возможно? — Что это у тебя такой испуганный вид, София? Знаешь, почему я взял молодую жену? Ты сильная. Тебе надо привыкать к приключениям! Посмотри сюда. Это стены дворца. Видишь? Ты будешь жить во дворце!

Женщины, идя гуськом, уносили землю в корзинах, напомнивших Софии корзины для хлеба. Они тихонько пели какую-то турецкую песню. Мужчины в траншеях кирками очищали обнажающиеся стены от остатков темной земли. Чтобы предохранить лица от ветра и пыли, рабочие заматывались платками, отчего становились похожи на плакальщиц на турецких похоронах. Все это должно было стать ее домом.

— У меня ботинки скользят по грязи, — пожаловалась София.

— Осталось немного.

Они вышли на плато над раскопом. Здесь было больше траншей и насыпей, и стоял ряд каменных и деревянных хижин.

— Добро пожаловать в Оберманнополис, — сказал он. — Ты его королева. — Он громко рассмеялся, напугав Софию. — Хотя я забыл, это республика. — Он повел ее к каменной хижине, рядом с которой проходило несколько глубоких траншей. — Вот здесь мы будем жить.

София осторожно вошла и оказалась в большой комнате с кроватью на одной стороне и подобием кухни с плитой на другой. Земляной пол был покрыт камышовыми циновками и турецкими коврами.

— Дом построен из камней Илиона, София. Мы живем примитивно, но удобно. — Их багаж стоял на полу, и София села на чемодан. — Стены толщиной в два фута. — Она не могла при нем заплакать. Она пообещала ему в Афинах, что больше никогда не будет плакать. Но в Афинах он говорил, что у нее будет хорошее, удобное жилье и что после краткого пребывания в Трое они поедут в Париж и в Лондон. Она заметила, что потолок сделан из толстых досок, крытых соломой. — На крыше лежит слой войлока, который не пропускает воду. — Казалось, он всегда знает, о чем она думает. — Тут нам будет уютно. — Он продолжал внимательно наблюдать за ней, она ощущала это и была полна решимости никак не проявить своих чувств. — Ты ожидала другого, София?

— Я ничего не ожидала. Не знала, чего ждать. Я же молода.

— У тебя при себе драгоценности, которые ты привезла из Афин?

— С ними все в порядке.

— Я должен показать, куда их спрятать. Здесь никому нельзя доверять.

Кто-то позвал Оберманна, и он вышел из каменной хижины. Тотчас после его ухода София закрыла лицо руками и заплакала.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

София не могла заснуть. Она слышала, как северный ветер посвистывает сквозь щели между старыми камнями. Слышала сов, тысячи сов, кричавших в ночи. Муж предупреждал, что они будут кричать. Он сказал, что совы гнездятся в траншеях, и теперь она задавалась вопросом, как это может быть. Еще одна тайна. Муж признался за ужином, что их крики беспокоят его, кажутся ему отвратительными. Но ее этот шум почему-то успокаивал, казалось, совы сочувствуют ее судьбе. Муж сказал и о том, что к совам присоединятся сотни лягушек на болотах.

София как можно тише выскользнула из постели, муж продолжал мирно спать. Стаза уже привыкли к темноте. Она накинула халат, висевший на спинке деревянного стула, и нашла шлепанцы.

Только София открыла дверь, ее со всех сторон охватило ветром. Это поразило. Казалось, ветер не появляется здесь время от времени, а обитает постоянно. Присутствует всегда.

Она осторожно пошла по дорожке между рвами, которая вывела к древним стенам дворца. В свете луны они выглядели только что построенными.

Подняв взгляд, София поняла, что никогда прежде не видела таких ярких звезд. Она поискала и вскоре нашла созвездие Большой Медведицы. Казалось, оно так близко, что протяни руку — и коснешься. Описав взглядом дугу, София нашла яркую звезду, Арктур, в созвездии Волопаса. И прошептала слова, которые помнила с детства, с тех пор, как с няней вечером сидела в саду, а потом няня, взяв ее на руки, относила в постель. Aspetos aither. Небесный эфир.

Теперь, оглядывая Гиссарлык, она различала вокруг очертания древней Трои, впервые с момента приезда она поняла, как выглядит город. Генрих объяснил расположение дворца и главной улицы, ведущей к Скейским воротам, нарисовал на подвернувшемся куске бумаги контуры древних крепостных стен и домов и садов внутри. Теперь, ночью, в темноте, ее глазам предстала Троя.

Матерь Божия. Кто-то сидел, согнувшись, на скале прямо перед ней. Наверное, она произнесла эти слова вслух, потому что человек встал и снял шляпу.

— Фрау Оберманн? Простите. Я задумался. — Он заговорил с ней по-английски. — Моя фамилия Лино. — София тут же почувствовала неприличие ситуации. Ведь на ней были только ночная рубашка и халат. Но увидев белые глазные яблоки, она поняла, что Лино слеп. — Жаль, что я не познакомился с вами за ужином, фрау Оберманн. Я был у одного мошенника, занимающегося древностями.

— Муж говорил мне о вас.

— Да-да, это я французский профессор с безумными теориями! Поэтому-то я сижу здесь ночью и курю трубку.

Лино принадлежала гипотеза о том, что Троя была построена на священном месте, где находилось святилище какою-то бога или гробница великого правителя, а ее первыми обитателями стали жрецы или стражи священного места. Он полагал, что каким-то образом город на равнине ориентирован по звездам. Вот почему Гомер воспел его в 'Илиаде' и почему за него так яростно сражались.

— Я с детства привык к совам, — сказал Лино. — Богиня Трои, Афина, известна как glaucopis, 'совоокая'. Почему бы им не обитать здесь? Они из здешних мест.

— В моей стране они считаются птицами смерти.

— Именно. Но ведь это место смерти, не правда ли? Что мы делаем здесь, как не вызываем ее? Сова — птица ночи. Она сидела на копье Пирра, когда тот двинулся на Аргос. Я обнаружил в Ионии гробницу, где слева и справа от сирены, плакальщицы смерти, сидят совы. Герр Оберманн говорил вам об украшенных совиными головами сосудах, которые найдены здесь? Они уникальны. Троя — место смерти и ночи.

Ее снова охватило ветром, и она подумала, прислушиваясь к словам Лино: 'Ты ничего не видишь, и ты видишь все'.

Слепота Лино не повлияла на его страсть к археологии. Участия в раскопках он не принимал, но никто не мог сравниться с ним в опознании и определении находок. По текстуре фрагмента керамики Лино мог узнать период, когда она употреблялась, по изгибу ручки сосуда или ободку разбитого блюда мог

Вы читаете Падение Трои
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату