обосфались! - теряя терпение, прокричал ротмистр Яйцев.

Приняв начальственный гнев за указание, левый санитар, которого к тому же во время схватки слегка обсдало, размахнулся и съездил Блюеву по уху.

- Что это?! - жалобно воскликнул юнкер.

- Контузия, вашебродь, гранатой, - ехидно отозвался правый санитар, отвешивая здоровенную затрещину по другому уху. Слова посредника начинали казаться Блюеву весьма недалекими от истины.

В итоге от оплеухи по затылку Юлюев повалился в сено повозки, почти бездыханный, но с радостной и злорадной мыслью в левом полушарии: 'Хрен, я вам крикну - За империю!', потому что в сене он наткнулся на припрятанную бутыль сидра.

Посредник, к тому времени изрядно утомившись с Блюевым, стал приказывать пьяному Слонову поднимать взвод в атаку, что удалось сделать только с четвертой попытки, поскольку выяснилось, что поручик невменяем. Измученный посредник начал как можно грубее разъяснять ему боевую задачу: 'В атаку, понимаешь, козье рыло!'

Наконец Слонов густо рыгнул, что обычно означало у него 'так точно' или 'слушаюсь' и двинулся вдоль окопов.

- Взвод! В атаку! - сумел прохрипеть он, наклоняясь к юнкерам, причем, на втором окопе от тошноты его передернуло и прямо на дембельскую фуражку Адамсона.

- За Импера-а-а!.. - завизжал, не помнящий себя, выведенный из равновесия и серьезно обгаженный Адамсон.

Стремглав выскочив из окопа, Адамсон неохотно зашагал прямо в поле. За ним понеслись с деревянными ружьями наперевес все остальные.

7.

Начальник авиадесантных частей армии Швецкого Союзника барон фон Хоррис де Секс-Мерин летать не умел.

Однако, в день описываемых событий он все же не удержался и поднялся в воздух. Поводом для того было настоятельное приказание из Ставки фельдегеря авиации и главы Ставки адмирала Нахимовича.

Увешанный вымпелами и бомбами, как бы для парада, командирский дирижабль Хорриса величаво парил над крышами города с названием Же. На подернутых дымкой заливных лугах, простиравшихся еще немного и на восток, громозко разворачивались Маневры. Барону, впрочем, было не до маневров. Он сидел, судорожно вцепившись в поручни, и пытался вывинтить ближайший иллюминатор. Ощущение от попадания аппарата в воздушные ямы напоминало ему случайную встречу в одном из приморских ресторанов с поручиком Слоновым.

- Прикажете повернуть поближе, вашбродь? - спросил барона опытный пилот, и к тому же гомосексуалист, Румбель.

- В степь, - кротко бросил барон.

Несколько лет назад барон отказался от своих обширных поместий в пользу своей любовницы, и потому со временем стал забывать свои хорошие манеры.

Несколько позднее он уже держал в руках томик Горацио-Когана, погружаясь в сладостное звучание семитских умиротворяющих строк.

Пилот Румбель, продолжая попытки угодить барону и справиться с дирижаблем посредством приводных ремней и веревок, разворачивал воздушный корабль прочь от города Же.

На южных окраинах города, где проходили маневры двух юнкерских корпусов, учения достигали небывалого размаха, чуть ли не своего апогея. Две колонны юнкеров, голов в триста с обеих сторон, неслись по степи навстречу друг другу, сверкая саблями и оглашая просторы Империи разноплановыми (подчас неблагородными) выкриками.

Дирижабль барона Хорриса повис над предполагаемым центром столкновения, как бы курируя кульминационный момент сражения. Однако, спокойно повисеть над Маневрами дирижаблю не удалось: на горизонте появился Аэроплан Союзника, блистая на солнце ярко окрашенными фанерными крыльями. Вылетев стремительно и неожиданно, он дребезжал ржавыми подвешенными снарядами.

Это кавалерист Стремов, управляющий только что полученной машиной, хотел похвастать перед бароном Хоррисом своей выучкой (недавно Стремов закончил фельдшерские курсы). Поэтому-то он и выруливал как только мог прямо перед глазами своего начальника барона Хорриса и пилота Румбеля.

Над Маневрами повисло гнетущее ожидание больших неприятностей.

Не справившись с управлением, аэроплан, работающий на керогазе, гулко ударился о корпус дирижабля, на что притихший было барон Хоррис смачно икнул и вывалился из кресла. Пенсне барона сверкнуло обрадованными осколками.

- Эскьюз ми, - только и успел пробормотать кавалерист Стремов, вылетая (в свою очередь) из кабины в окружающее аэроплан пространство. Аппарат юзом устремился к земле, уже не урча иноземными швецкими моторами. Синие кресты минорно переливались в лучах света...

Вместе с аэропланом к поверхности падали различные конструкции и обшивка дирижабля. Барон фон Хоррис так же неожиданно обнаружил себя летящим в ярком керогазном дыме прямо на позиции. Сверху было особенно хорошо видно, как в гуще юнкеров рвались бомбы, снаряды и запасные кислородные баллоны от дирижабля. Только у самой земли, когда сквозь завесу дыма перестали различаться многие детали, Хоррис отвлекся и к счастью вспомнил, что пора бы раскрывать парашют.

Спасительный парашют не раскрывался, но когда барон уже влетал в орешник, его осенило - тот был забыт в уборной дирижабля.

'Как я мог его оставить?' - промелькнуло в голове барона и он ударился ею о крону высокого кленового дерева...

8.

В двое суток поседевший от увиденного ротмистр Яйцев и бравые санитары разбирали завалы трупов, обгоревшей амуниции и деревянных винтовок. В одном из нижних культурных слоев был обнаружен живой и почти невредимый, если не посчитать некоторых синяков и разложившихся язв на породистом лице, юнкер Адамсон.

Посредник отнесся к очнувшемуся Адамсону, как к родному. Отпаивал его коньяком и кофе, брал за руку, словно глазам своим не верил, и наконец, предложил представить его к какой-нибудь из раздаваемых в деревне медалям.

- Я в общем-то, не возражаю, - вздохнул Адамсон, в промежутке между затяжными глотками сидра.

- Повезло вам, юнкер. Как в рубашке родились. Один-то и остались из всего батальона, - всхлипывал ротмистр.

- Да, повезло мне, - отвечал Адамсон.

Адамсон уже понял, что поступил правильно, когда пробежал несколько метров в атаку, а потом по- пластунски вернулся обратно в окопы. Об этом, конечно, никто уже не знал.

А потом, после крушения дирижабля, Адамсон испугался, что его привлекут за дезертирство и под покровом дыма и вони приполз на место побоища, окопался среди трупов и замер.

'Мертвым уже все равно, - думал философски Адамсон. - Мне же еще жить, прости господи.'

Численность сгинувших точно установить было невозможно, поскольку даже после прибытия Шестого санитарного батальона, отозванного с самурайских позиций, удалось вытащить только семь целых трупов, среди которых аккуратно лежал хорошо проспиртованный (благодаря сидру) труп поручика Слонова. Списки же юнкеров, как и можно было предположить, оказались утеряны лютыми от пьянки писарями штабной канцелярии.

9.

Два взвода юнкеров, прибывавших на постройку Шлагбаума, были признаны безвременно погибшими и списаны с довольствия. Штабные писаря две недели строчили похоронки типа 'отважно погибшему во славу Империи...', находя в этот определенное удовольствие.

Тем не менее, в документах пятилетнего плана Ставки значились успешные работы по воздвижению Шлагбаума Европейского Образца.

Его установкой занимался лично обер-лейтенант Кац. Он же был главным организатором безобразной деревенской гулянки, закончившейся повальным запоем большинства юнкеров и пышногрудых сифозных девок.

Среди тех, кто продолжал строить и обслуживать Шлагбаум были в основном безработные деревенские крестьяне да девки. Последние попадали сюда в поисках кавалера и из-за любопытства перед чужестранным и весьма эротическим словом 'Шлагбаум'.

Спустя два дня работ, когда воздвижение Шлагбаума было завершено, юнкера с продолжительного бодуна и уже мужицкими рожами вместе с девками направились в Штаб корпуса. Этой акцией, кстати, снова