Через неделю после их переезда на кольцевую аллею парка деловито въехал грузовичок, в котором сидела рабочая бригада — трое работяг. Они отрекомендовались техниками, отвечающими за состояние отопительных систем в районе города Лонг-Бич. Молодой телохранитель из личной охраны дона проводил их в котельную. Сам дон с женой и Санни гулял в саду, дышал соленым морским воздухом.

К большому неудовольствию дона Корлеоне, телохранитель позвал его в дом. Бригада — все трое, как на подбор, здоровенные битюги — возилась у котла. Установка была разобрана, детали в беспорядке валялись по всему полу. Старшой, ражий детина, объявил голосом, не допускающим возражений:

— Котел у вас ни к черту не годится. Хотите, можем собрать, наладить, стоить будет сто пятьдесят долларов — работа, новые детали, — плюс вам это зачтется как техосмотр. — Он вытащил красный картонный ярлык. — Вот сюда шлепнем печать, и больше никто из инспекции вас не побеспокоит.

Это становилось забавным. Тем более после недели затишья, когда дон, забросив дела, перевозил семью, хлопотал, устраиваясь на новом месте, и успел слегка соскучиться по работе. Сильно коверкая слова — обычно он говорил с легким акцентом, — он спросил:

— А если я не уплачу, что будет с отоплением?

Старшой пожал плечами.

— Тогда бросим все как есть — и счастливо оставаться. — Он выразительно указал рукой на металлические части, разбросанные по всей котельной.

Дон покорно сказал:

— Обождите, я схожу принесу деньги.

После чего вышел в сад и сказал Санни:

— Слушай, там у нас в котельной работают монтеры, я что-то не разберу, чего им надо. Ступай-ка выясни.

Шутка шуткой, но он подумывал о том, чтобы сделать сына своим заместителем, а когда прочишь человека на руководящую должность, его положено испытать, и не раз.

Способ, избранный Санни, не вызвал у его отца особого восторга — он был чересчур груб, прямолинеен, ему недоставало сицилийской утонченности. Санни показал себя приверженцем дреколья, не рапиры. Ибо, услышав, чего требует бригадир, Санни мгновенно наставил на всех троих пистолет и приказал телохранителям всыпать им горячих. Потом заставил рабочих свинтить котел и убрать за собой помещение. Он обыскал их — оказалось, они действительно состоят на службе в компании по усовершенствованию инженерного оборудования жилых домов, обосновавшейся в графстве Суффолк. Он узнал, кто владелец компании, а затем вышвырнул всю троицу наружу, где стоял их грузовик.

— И больше мне на глаза не попадайтесь! — напутствовал их Санни. — Все болты поотрываю к свиньям собачьим.

Показательно, что молодой Сантино, которому тогда еще не ожесточили душу годы и образ жизни, распространил свое покровительство на всю округу. Он лично посетил владельца пресловутой компании, сказав, чтобы его работничков в пределах города Лонг-Бич никогда больше духу не было. Как только у семейства Корлеоне наладились обычные деловые связи с местной полицией, их стали информировать о каждой подобной жалобе, каждом профессиональном преступлении. Еще до истеченья года с преступностью в Лонг-Бич обстояло благополучно, как ни в одном другом американском городе равной величины. Специалисты-взломщики, громилы получали единственное предупреждение — не заниматься своим ремеслом в этом городе. Один раз им дозволялось ослушаться. На второй они просто исчезали. Артистам вроде горе-техников по усовершенствованию жилого оборудования, жуликоватым коммивояжерам вежливо разъясняли, что в городе Лонг-Бич их присутствие нежелательно. Непонятливых, которые предпочитали петушиться, избивали до полусмерти. Мальчишкам из местной шпаны, не научившимся жить в уважении к закону и властям, отечески советовали убегать из дома. Лонг-Бич сделался городом образцового порядка.

И ведь надувательство потребителей совершалось в рамках законности — вот что произвело глубокое впечатление на дона Корлеоне. Определенно, для человека его способностей сыщется место в мире, куда заказаны были пути честному пареньку из бакалейной лавки. И он предпринял шаги, дабы утвердиться в этом мире.

Так жил он да поживал в предместье города Лонг-Бич, укрепляя свою державу и расширяя ее границы, — вплоть до того дня, когда мировая война уже была позади и Турок Солоццо, нарушив соглашение, ввергнул в войну державу дона Корлеоне, а его самого уложил на больничную койку.

В захолустном нью-гэмпширском городишке ни одно мало-мальски непривычное событие не пройдет незамеченным — высунется из окна голова хозяйки, приоткроет веки лавочник, задремавший в дверях своего заведения. И потому, когда у дома Адамсов остановилась черная машина с нью-йоркским номером, об этом в считаные минуты знали все.

Кей Адамс — плоть от плоти провинциального захолустья, даром, что училась в университете, — тоже выглянула в окно своей спальни. Она сидела и готовилась к экзаменам и только собралась спуститься поесть, как обратила внимание на чужую машину и почему-то не очень удивилась, когда она подкатила к их газону. Из машины вылезли двое, оба рослые, плотные — такими обычно изображают гангстеров в кинофильмах, — и с этой мыслью Кей опрометью слетела вниз по лестнице, чтобы первой встретить их в дверях. Она не сомневалась, что они прибыли от Майкла или его родных, и лучше ей было представить их родителям самой. Нет, она и не думала стыдиться никого из друзей Майка — просто ее родители, люди старого закала и коренные янки, уроженцы Новой Англии, могли не понять, для чего их дочери знаться с публикой такого пошиба.

Она подоспела как раз в ту секунду, когда раздался звонок, и, крикнув матери: «Сиди, я открою», отворила дверь. На пороге стояли те двое. Один сунул руку в нагрудный карман движением, каким гангстер лезет за револьвером, и Кей тихонько ойкнула от неожиданности, — но мужчина вынул лишь кожаную книжечку, привычно тряхнул кистью, раскрывая ее, и показал Кей удостоверение.

— Джон Филипс, сыскной агент из полицейского управления города Нью-Йорка, — сказал он.

Он кивнул на своего спутника, смуглокожего, с очень густыми, черными, как вакса, бровями.

— Мой сотрудник, агент Сириани. А вы — мисс Кей Адамс?

Кей молча наклонила голову. Филипс сказал:

— Вы разрешите нам зайти на пару минут поговорить? Это насчет Майкла Корлеоне.

Она посторонилась, пропуская их в дом. В эту минуту из бокового коридорчика, ведущего к кабинету, показался ее отец.

— Что там такое, Кей? — спросил он.

Седовласый, худощавый и внушительный, он был не только пастором местной баптистской общины, но и славился в религиозных кругах своей ученостью. Кей не решилась бы утверждать, что до конца постигла его, — он часто вызывал в ней озадаченность, — но знала, что отец ее любит, хоть и находит, кажется, не слишком интересной личностью. Между ними никогда не было подлинной близости, но она ему доверяла. И потому отвечала, не лукавя:

— Это приехали из Нью-Йорка — из полиции. Хотят от меня что-то узнать про одного знакомого студента.

Мистер Адамс, кажется, не удивился.

— Так, может быть, пройдем ко мне в кабинет? — предложил он.

Агент Филипс осторожно сказал:

— Мы предпочли бы побеседовать с вашей дочерью наедине, мистер Адамс.