привилегированного наблюдателя, отказника от воинской повинности. Вот почему так назойливо маячили в его сознании эти два слова: «мирное население».
Когда он вошел в гостиницу, Кей ждала его в вестибюле. (В город его привезли двое подчиненных Клеменцы и, убедясь предварительно, что никого не приволокли на хвосте, высадили на ближайшем углу.)
Они пообедали вместе, выпили.
— Когда ты поедешь в больницу к отцу? — спросила Кей.
Майкл взглянул на часы.
— Свидания до половины девятого. Подъеду, пожалуй, когда все уйдут. Меня впустят. Он там в отдельной палате, при нем личные медсестры — я просто посижу с ним немного. Разговаривать он еще как будто не может и вряд ли даже узнает меня. Но я должен оказать ему уважение.
Кей негромко сказала:
— Ужасно жалко твоего отца, он так мне понравился тогда, на свадьбе. Как-то не верится тому, что пишут о нем газеты. Я думаю, там больше вранье.
Майкл отозвался вежливо:
— И я так думаю. — И сам удивился собственной скрытности по отношению к Кей. Он любил ее, он ей верил, но он никогда не сможет рассказать ей об отце, о семействе Корлеоне. В этом смысле она останется посторонней.
— Ну, а ты? — спросила Кей. — Ты тоже примешь участие в войне гангстеров, о которой с таким смаком пишут в газетах?
Майкл усмехнулся и, расстегнув пиджак, развел полы в стороны.
— Видишь — не вооружен, — сказал он. Кей засмеялась.
Становилось поздно, и они поднялись к себе в номер. Кей приготовила коктейли, присела со стаканом к нему на колени. Его рука под платьем запуталась в шелку, потом ощутила под собою горячую кожу ее бедра. Они упали на кровать, не прерывая поцелуя, и как были, не раздеваясь, предались любви. Потом лежали очень тихо, чувствуя, как проходит сквозь одежду жар их разгоряченных тел. Кей промурлыкала:
— Не это у вас, военных, называется «скорострел»?
— Оно, — отозвался Майкл.
— А что, недурно, — вынесла она суждение тоном знатока.
Опять полежали в полудреме, как вдруг Майкл очнулся и тревожно посмотрел на часы.
— Елки зеленые. — Он крякнул. — Уж скоро десять, мне пора в больницу.
Он пошел в ванную, помылся, причесался. Кей подошла сзади и обняла его.
— Когда мы поженимся?
— Когда скажешь, — отвечал Майкл. — Вот только утрясется семейная неурядица и отцу станет получше. Но все же тебе, по-моему, лучше бы кое-что объяснить твоим родителям.
— Что же? — спросила Кей спокойно.
Майкл провел гребенкой по волосам.
— Скажи им, что познакомилась с бравым парнем, итальянцем по происхождению, — недурен собой. С блеском учится в Дартмутском университете. Имеет крест «За боевые заслуги» плюс медаль «Пурпурное сердце». Честный. Работящий. Вот только папаша у него — главарь-мафиозо, убивает нехороших людей, иногда дает взятки высоким чинам, и случается, его, по роду занятий, тоже нет-нет да и продырявят пулями. Что, однако, никоим образом не затрагивает его честного и работящего сына. Ну как, запомнишь?
Кей сняла руки с его пояса и прислонилась к двери ванной.
— Это что, правда? — спросила она. — Он это правда делает? — Она помолчала. — Убивает людей?
Майкл положил гребенку.
— Точно не знаю, — сказал он. — Точно никто не знает. Но вполне допускаю.
Перед тем как он собрался уходить, она спросила:
— Когда я теперь тебя увижу?
Майкл поцеловал ее.
— Езжай-ка домой и поразмысли хорошенько в своем тихом городишке. Тебе-то уж, во всяком случае, надо держаться в стороне от этих дел. После рождественских каникул я вернусь в университет, и мы встретимся в Хановере. Договорились?
— Договорились, — сказала она.
Она смотрела, как он выходит из номера, машет ей рукой, садится в лифт. Никогда еще он не был ей так близок, так любим ею — и если бы ей сейчас сказали, что она не увидится с ним целых три года, она бы, наверное, с ума сошла от горя.
Когда Майкл вылез из такси у Французской больницы, он с удивлением увидел, что улица совершенно безлюдна. Он вошел в больницу — и удивился еще больше, обнаружив, что пуст и вестибюль. Что за черт, подумал он, куда смотрят Клеменца и Тессио. Они не обучались военному делу, это верно, но, чтобы выставить охрану, Уэст-Пойнт кончать не обязательно. В вестибюле должны были дежурить по крайней мере двое.
Ушли самые поздние посетители, время близилось к половине одиннадцатого. Теперь Майкл весь напрягся, подобрался. Он не стал задерживаться у справочной — он знал, что отец лежит на четвертом этаже, знал номер его палаты. Поднялся на лифте без лифтера. Странно, что никто не остановил его, пока он не дошел до столика дежурной на четвертом этаже. Сестра окликнула его, но он, не оглядываясь, прошел дальше. У дверей палаты тоже никого. А где же два агента, которым полагалось стоять на страже, дожидаясь, когда можно будет снять показания? Где люди Клеменцы и Тессио? Проклятье! Может быть, кто-нибудь дежурит в палате? Но дверь стояла нараспашку. Майкл вошел. На койке лежал человек — при свете холодной декабрьской луны Майкл разглядел лицо отца. Даже сейчас оно было бесстрастно; грудь едва вздымалась от неровного дыхания. От капельницы у кровати к его ноздрям тянулись две тонкие трубки. На полу — стеклянное судно, в него, тоже по трубкам, поступали ядовитые шлаки из его желудка. Майкл постоял, глядя, все ли в палате обстоит нормально, потом, пятясь, вышел.
В коридоре он сказал дежурной:
— Я Майкл Корлеоне, мне бы просто хотелось посидеть у отца. Куда девался полицейский пост, которому положено охранять его?
Сестра, молоденькая и хорошенькая, по-видимому, свято веровала во всесилие белого халата.
— У вашего отца было слишком много посетителей, они мешали персоналу работать, — сказала она. — Минут десять назад приходили из полиции и всем велели уходить. А охрану еще минут через пять срочно вызвали по телефону из управления. Да вы не волнуйтесь, я все время заглядываю к вашему отцу, мне отсюда каждый звук слышен из палаты. Мы поэтому и держим дверь открытой.
— Спасибо, — сказал Майкл. — Так я побуду с ним немного, хорошо?
Она улыбнулась ему.
— Только совсем недолго, потом придется уйти. Таковы правила, ничего не поделаешь.
Майкл вернулся в палату. Он подошел к внутреннему телефону и через больничный коммутатор позвонил в Лонг-Бич, в отцовский кабинет. Подошел Санни.
— Санни, — прошептал Майкл. — Я из больницы, задержался и приехал поздно. Санни, здесь пусто. Людей Тессио нет. Поста у дверей палаты тоже. При отце нет ни одной живой души.
У него дрожали губы.
Санни долго не отзывался, потом заговорил глухим, изменившимся голосом:
— Вот он, запасной ход Солоццо, о котором ты говорил.
Майкл сказал:
— И я тоже так считаю. Но как он добился, чтобы полиция убрала всех отсюда, куда исчезли их агенты? Что с людьми Тессио? Господи помилуй, что же, этот сукин сын Солоццо прибрал к рукам и полицейское управление города Нью-Йорка?
— Легче, старичок, — голос Санни зазвучал ободряюще. — Опять нам повезло — что ты попал в больницу так поздно. Сиди в палате. Запрись там изнутри. Продержись минут пятнадцать — мне только дозвониться кой-куда. Сиди на месте и не рыпайся. И не теряй головы, ну?
