приограяли» (Причитанья Северного края. М., 1872. Ч. 1. С. 7).] о похоронах на санях,[ «Тот час на санях привезти, ко тоя церкви соборныя» (Кирша Данилов. С. 153).] о вине. «Пить вино мутное — печаль знать» — читаем в одном соннике.[Перетц. Слово. С. 257. Кстати, оборот «вино съ трудомъ см?шено» близок по конструкции к выражению «слово слезами см?шено».] Литературной обработкой народных мотивов является и образ Игоря, пересаживающегося из золотого седла в кощеево.[Кащея см. в былине об Иване Годиновиче (Рыбников. Песни. Т. 2. С. 118), ср. также: «И Михайла вылетел из седла и пал на землю, что овсяный сноп» (Рыбников. Песни. Т. 1. С. 365).] Кощей — символ врага в русских сказках. В толковании сна Святослава боярами находим народное выражение «соколома крильца прип?шали»,[ «Припешить» — в Смоленской губернии означает устать от ходьбы (Никифоров. Слово. С. 626). Выражение «пешого сокола и вороны бьют» встречается в украинском сборнике конца XVII–XVIII в. (Перетц. Слово. С. 260).] причудливо соединенное с по-сечением «поганых саблями». Здесь же, как уже говорилось, автор опутывает «путинами железными», а не «шевковыми», как в Синодальном списке Задонщины в согласии с фольклором.[Рыбников. Песни. Т. 2. С. 12, 13, 398. Железными «путины» (нечто среднее между «опутинами» и «путами») могли сделаться под влиянием евангельского «путы… железными» (Мк. 5: 4; Лк. 8, 29). Д. С. Лихачев отмечает, что автор Слова «употребляет правильный старый охотничий термин „путины“, замененный впоследствии термином „ногавки“» (Лихачев. Когда было написано «Слово»? С. 149). Употребить было нетрудно: термин находится в списке Задонщины в сходном контексте. В. П. Адрианова-Перетц считает, что в Слове «железные путины» отражают древнейшее сочетание терминов: со временем, по ее мнению, из этого образа и возникают фольклорные «путины шелковые» (Адрианова-Перетц. «Слово» и памятники. С. 131– 132). Это построение чисто умозрительно. Для его подкрепления автору приходится допускать существование в Древней Руси каких-то «гнущихся железных (типа проволоки) уз», которыми можно было «опутать» человека.] Тема «опутывания сокола» проходит и еще раз в Слове, когда заходит речь о княжиче Владимире.[В позднем варианте подблюдной песни (гадание о женихе) пелось: «Ах ты выкини, мати, опутинку, еще чем мне опутать ясна сокола» (Потебня. Слово. С. 148). Эта песня была помещена в журнале Чулкова «И то и сьо» за 1769 г. (Адрианова-Перетц В. П. «Слово о полку Игореве» и устная народная поэзия//Слово. Сб.-1950. С. 317).]
Обращение автора к дружине («А мы уже, дружина, жадни веселия»), встречающееся и на страницах летописи, обычно для былин.[ «Братцы, вы дружинушка хоробрая» (Рыбников. Песни. Т. 2. С. 345).] С образами белорусской песни может быть сравнимо выражение «ни нама будеть сокольца, ни нама красны девице»,[
(Шейн П. В. Материалы для изучения… Т. 1, ч. 1. С. 183).] а с украинской — «труся собою студеную росу».[ «Ой ты, соловей, рання пташечка, ты не щебечи рано на зopi, да не обтруси раньнеi роси» (Потебня. Слово. С. 145).] Горностай и гоголь нередкие гости в песнях и былинах.[ «А не ярыя гоголи на сине море» (Кирша Данилов. С. 82).] Совсем в духе украинских песен Всеслав бросает жребий «о д?вицю».[ «Собиралися ребята Во три поля погуляти Красну девку выглядати. Они думали гадали, на три жеребья метали» (Потебня. Объяснения. Т. 2. С. 663).] Народен и образ сердца, закованного в «харалуг» (по представлению автора Слова — булат).[В свадебной песне поется:
(Шейн. Великорус. Т. 1, вып. 2. № 1554. С. 454. См.: Шептаев Л. С. Заметки к древнерусским литературным памятникам //ТОДРЛ. М.; Л., 1957. Т. 13. С. 427). Аналогично в плаче: «…с укладу сердце складено, со железа груди скованы» (Причитанья Северного края. 4. 1. С. 53).] В песнях же находит параллель и выражение Слова «до куръ».[ «Гуляй, жена, не до кура» (Киреевский. Новая серия. Вып. 2, ч. 2. № 2961).]
Плач Ярославны — вершина Слова о полку Игореве. Поэтичный образ страдающей женщины пленяет своим внутренним благородством и трогательной красотой. Ничего подобного нельзя найти в древнерусской литературе, во всяком случае до XV–XVI вв. Четырехчастная структура плача порождена Задонщиной, но все его содержание, выразительные средства глубоко народны. И это вполне понятно. Плачи принадлежат к числу излюбленных народных жанров.[Б. В. Сапунов сопоставляет обращение к солнцу, реке и ветру в Слове также с народными заговорами, известными по записям XIX в. (Сапунов Б. В. Ярославна и древнерусское язычество // Слово. Сб.-1962. С. 321). Обращения-заклинания к солнцу, ветру и т. п. свойственны в первую очередь причитаниям.] В песнях и былинах мотив Дуная обычен.[ «Дунай, Дунай, Дунай, боле пить вперед не знай» (Рыбников. Песни. Т. 2. С. 596), «протекла Дунай река ко городу ко Киеву» (Там же. Т. 1. С. 391).] Обстановка русско-турецких войн, когда многие сыны русского народа сражались на берегах этой реки, способствовала закреплению в фольклоре этого мотива, восходящего к седой старине. На стене города плачет девица в былине о Василии Игнатьевиче.[Гильфердинг. Былины. Т. 3. С. 359.] Именно в плачах встречается обращение к супругу как к ладе. Причитание «ни очима съглядати» имеет свою аналогию в украинских песнях.[ «Уже ж менi cвoix братiв не наганяти… Уже менi своего отця — неньку у вiчi не видати» (Грушевська К. Украiнськi народнi думи. Харькiв, 1927. Т. 1. С. 124).] Устно-поэтическое происхождение имеет и мотив «полечю… зегзицею».[ «Обернувшись зозулею та в год прилетша»
По мнению Д. С. Лихачева, в Слове встречаются вовсе не обычные элементы фольклора, а редкие, обнаруживаемые только в одном каком-либо произведении— то в собрании Киреевского, то у Рыбникова, то у Маркова и т. д. Поэтому, «чтобы написать Слово в XVIII веке, автор его должен был быть ученым, совершенно исключительным любителем и ценителем фольклора, опередившим все знания своей эпохи». [Лихачев. Когда было написано «Слово»? С. 155–156.] Как мы видели, далеко не все фольклорные параллели Слова представляют собою что-то исключительное. Наоборот, они очень часты в былинах, думах. В диссертации А. И. Никифорова можно найти многие десятки примеров созвучия со Словом, сходных с теми, которые были приведены выше. Да, автор Слова был любителем и знатоком народного творчества, но он не «рыскал волком» по каким-либо конкретным записям былин и песен, а сам трансформировал то, что слышал в Белоруссии, на Украине и в Ярославле.
Недавно Н. А. Баскаков высказал предположение, что автор Слова «обнаружил прекрасное знание особенностей жизни степняков-половцев…Тотемистические воззрения тюркских племен (культ волка, быка и лебедя), эпические сложения и мотивы, характерные для сказаний тюркоязычных народов, отразившиеся в
