друзья, — быстро сказал Джон.

Эстер залилась краской и почувствовала, как у нее начинают гореть щеки. Его последние слова были отголоском прошлого и никак не принадлежали сегодняшней случайной встрече. Она решила пропустить их мимо ушей.

— А зачем ты мне написал это письмо? Чтобы принести свои извинения?

— И это тоже, но больше всего я хотел сообщить тебе, что отношения между мной и Каролиной изменились, хотя я все еще два раза в месяц по воскресеньям обедаю с Харвудами. Каролина предпочла, чтобы мы стали встречаться как друзья, не более. Я ей очень благодарен за это. Таким образом, я освободился от всех обязательств по отношению к ней. Вот что я хотел сообщить тебе, Эстер. Поэтому и написал письмо.

Она слушала Джона с волнением и интересом. Продолжающиеся воскресные обеды в семье Харвудов наталкивали Эстер на мысль, что хозяин Джона вряд ли знал об изменениях отношений своего ученика и дочери. Более того, для Эстер было очевидным, что у Каролины нет никого кроме Джона, в противном случае тот, другой, занял бы его место за воскресным обеденным столом. Все это казалось довольно странным. Джон, по-видимому, говорил откровенно, но Эстер решила, что все же стоит вести себя жестко и решительно.

— А зачем мне это было знать?

— Просто я надеялся, что мы сможем забыть о нашей ссоре и начать все сначала. Я это предлагаю тебе и сейчас.

Эстер даже не замедлила шага. Она вдруг ощутила необходимость двигаться, продолжать идти, чтобы выиграть немного времени. Оно ей было крайне необходимо— чтобы подумать, простить и понять Джона, вновь поверить ему и, кроме того, как-то справиться с захлестнувшей ее бурей радости, ликования, переполнявшей ее сердце. Эстер почувствовала, что пробудилась от тяжелого, долгого и страшного сна. И, словно бабочка, только вылупившаяся из кокона, была слишком слаба, чтобы расправить крылья.

— Послушай, давай еще немного просто погуляем, — предложила Эстер, — у нас еще будет достаточно времени для разговора.

Джон по застенчивому и нерешительному тону ее понял, какой ответ он может получить на свое предложение, и тут же захотел обнять Эстер, но вовремя понял, что для этого было еще слишком рано, и сдержался.

Он не случайно выбрал именно эту тропинку. Джон знал, что она ведет в один из самых укромных уголков парка, где Эстер и он смогут остаться совсем одни, и никто их не потревожит. Они удалялись все дальше и дальше от танцевальной ротонды, музыка постепенно стихала, приглушаемая густой листвой деревьев…

Свернув с тропинки, они побрели наугад сквозь низкорослый кустарник. Джон бережно отводил ветви от Эстер. Воздух был напоен ароматами цветущих розовых кустов, свежей зелени и вечерней влаги.

Наконец они подошли к небольшой беседке, увитой плющом.

Они стояли и молча смотрели друг на друга. Лунный свет падал на бледное и прекрасное лицо Эстер, придавая коже нежный серебристый оттенок.

— Эстер, — наконец выдохнул Джон, — каждый день, прожитый без тебя, казался мне годом. Ты всегда была и будешь смыслом моей жизни.

— А ты — моей, — ответила она.

Глаза Эстер сияли, губы слегка приоткрылись. Казалось, она едва могла дышать от волнения.

— Все самое плохое для нас уже позади, в прошлом, ведь так? — спросил Джон.

— Да, мы пережили самое несчастливое время.

— Любовь моя! — воскликнул он, и губы их слились и долгом поцелуе, который вряд ли смог погасить горячую волну страсти, захлестнувшую их в тот момент.

Оказавшись в объятиях друг друга после долгих месяцев разлуки, они, естественно, подошли вплотную к той стадии отношений и физического влечения между женщиной и мужчиной, когда возврата уже быть не может.

Джон поднял Эстер на руки, а потом уложил ее на влажную траву. Он осыпал поцелуями ее лицо, шею, волосы, развязывая ленты и расстегивая крючки и пуговички на ее платье. Эстер, застонав, выгнулась дугой и задрожала от прилива страсти и желания.

Никогда в жизни, ни с одной женщиной Джон еще не испытывал ничего подобного. Крепко сжимая Эстер в объятиях, он изливал всю свою нежность, страсть и томление. Это был всплеск истинной любви, любви двух сливающихся в экстазе тел и душ…

Некоторое время спустя они оба молча лежали на траве. Молча, потому что понимали друг друга без слов. Джон был буквально пьян от любви, у него кружилась голова.

Эстер лежала рядом, уткнувшись в его плечо. Джон увидел, что в ее темно-рыжих волосах запутались розовые лепестки. Он нежно погладил ее по голове, смахивая с волос разноцветные листочки.

Потом они долго целовались, отдыхали, наслаждаясь сладким и свежим вечерним воздухом, снова целовались.

— Ах, если бы мы могли остаться здесь навсегда! — мечтательно прошептала Эстер.

Джон мягко погладил ее по щеке.

— Мне все равно, где быть, только бы оставаться с тобой. Только с тобой.

— Наверное, есть где-то и для нас небеса обетованные, — ответила Эстер, глубоко и возбужденно дыша.

— Скажи, что ты всегда будешь моей, Эстер. Как сегодня, — попросил ее Джон, глубоко тронутый искренностью и чистотой ее помыслов.

— Всегда, Джон. Обещаю тебе. Пока смерть не разлучит нас, — горячо заверила его Эстер.

Прежде чем уйти из беседки, Джон сорвал с куста розу темно-красного цвета и протянул ее Эстер. Та смущенно взяла цветок и бережно несла его всю дорогу домой. Джон проводил ее почти до порога. Почти — потому что Эстер боялась, что их смогут увидеть Джек или Марта. Поэтому последние несколько ярдов до Хиткока она преодолела самостоятельно.

Возвращаясь в мастерскую, Джон беспрестанно думал об Эстер, о вечере, проведенном в Купер Парке и о том, какое это было счастье, какая удача, что в тот вечер Том и Робин уговорили-таки его выйти прогуляться; если бы этого не произошло, они вновь могли бы разминуться.

Неприятно кольнула мысль о том, что он не принял никаких мер предосторожности, — занимаясь любовью с Эстер. В тот момент Джон словно лишился рассудка. Хотя все вокруг утверждали, будто «в первый раз у женщины ничего быть не может». Как бы там ни было, в другой раз ему следует быть осторожнее, чтобы своей небрежностью не причинить вреда Эстер.