Здесь, в лагере, все выглядят одинаково: короткие шорты, пилотка с клеймом отряда. Вот мы наблюдаем девятилетнего Якова, он каждое лето здесь — три месяца кряду. Его отправляют в лагерь почти с пелёнок: бюджетное место, кормёжка, присмотр, «зарницы». Угрюмый с виду, а так нормальный ребёнок... ну, разве что незнакомых слегка боится. Цепляет старших меткими злыми фразами, но вежливо, не хамит, меру знает чётко. У Якова волосы иглами дикобразьими торчат, не желая укладываться в причёску. У Якова горб на спине, глаза цвета чая, лицо неподвижно, как будто из монолита. Вожатые с удовольствием отмечают, что сверстники не смеются над инвалидом. Напротив, заботятся, лезут вон из кожи: кровать у окна, лишний завтрак, кивки, объятия... У Якова при себе настоящий ножик, и он никогда не стесняется применять его. У Якова меткий удар и такая силища, что можно вбивать в промёрзшую землю сваи, а то, что никто вожатым не доносил ещё, так он обещал прирезать, если узнает. У Якова в голове закипают замыслы, он тащит их к речке, глядит на мутную воду, высматривает русалок в прибрежных зарослях.Ему суждено прожить сто четыре года: стать доктором двух наук, написать три повести, которые, разумеется, все читали, быть битым за гонор и горб, за напор и стиль, за яркие необязательные детали. Стать знаком и эталоном, классиком жанра, на каждом фуршете расхаживать с новой спутницей. Стать дедом без внуков, едким, сухим, поджарым, ночами ждать, когда потолок опустится и станет тягучей бездной, чтобы вобрать его.Вот вынырнули русалки, зовут купаться. Он должен быть в корпусе до половины третьего, купаться сегодня не выйдет — уже два двадцать. Он вскакивает и мчится через кустарник по узкой тропинке к секретной дыре в заборе. Он будет владельцем замка с конюшней, псарней и лестницей, уходящей с порога в море, он будет покорен логосу безучастному, он будет всевидящ, как многоглазый Аргус.Но это потом, когда-нибудь, а сейчас ему неплохо бы пережить свой девятый август. Он точно знает: кто-нибудь да обманет, нельзя позволить себе ни одной промашки. Стальная бабочка у него в кармане мечтает о тонких крылышках и ромашках.декабрь 2009
«она приходит, если дело труба, и ясно, кто правит бал...»
она приходит, если дело труба, и ясно, кто правит балнеотвратимая как набатспокойная, как аббатв волосах бантмаленькая, грязная — стыдобаненормальная худоба, трещинки на губахкогда она входит, затихает пальба, замолкает мольбамужчины затыкают орущих баб, выключают гремящий баспокидают кто дом, кто барсобираются на площади у столбаили у входа в центральный банккаждый знает: пришла судьба — нужно не проебатьони оставляют дома женщин, детей и калек каждый из них какой-нибудь клерк работает в городе много летводит древний форд или шевроле ковыряется по выходным в землеест по утрам омлет, вечером в баре орёт «налей»пел в группе, но после как-то поблек...и вот они идут в тишине и мгле как косяк дрейфующих кораблейтравы доходят им до колен, она ведёт их сквозь сизый лесна обочине трассы среди пыльных стеблейкаждому вручает его билетиз ближайшего города — на самолётна каждом билете — косая чертаи причудливый красный штампкаждая точка прибытия — именно тагде приложение сил даст невиданный результатвоплотится мечтанужно только выйти на трассу, поймать автоне думать о том как дома будут роптатьзаклинать возвратиться, круги топтатьо том, какая под рёбрами пустотаулетает один из стакак всегда, только один из стаостальные становятся белыми, как берестатеребят рукава пальтоначинают шептать