большинство? А ему в жизни не надо ничего такого, что хотя бы косвенно напоминало о совести. Или о страдающей душе. Или о поисках смысла жизни. Но этак наступит тупик для всех, и мы начнем себя истреблять!
Вампилов, скажи мне: 'Не надо, дружище, раскисать. Ты должен написать сценарий. Ты обязан сказать нечто такое детям, чтобы они стали лучше тебя, нас всех, взрослых. Им – жить. И их жизнь непременно должна быть счастливой, удачливой, доброй'. Скажи! Молчишь?'
Садится за письменный стол, листает книги, пишет, иногда неприятно усмехается. Опять встает, подходит к окну. Уже ночь. Снова закуривает, не докурив первую папиросу.
'А дождь, брат мой Вампилов, все льет и льет. Скорей бы он кончился. Эх, рвануть бы сейчас куда- нибудь, где тихо-тихо, ясно и свежо. Ну, хотя бы, как Зилов, на утиную охоту!'
Пишет: 'Раздается торжественное, но тихое пение. Озеро. Туман. Восходит солнце. Вдалеке неясен бледно-синий лес, неясны камышовые заросли, неясны, пригашены краски пробуждающегося озерного мирка…'
Мужчина отодвигает от себя рукопись, сидит с закрытыми глазами, губы сжимают погасшую папиросу.
