— Повторюсь, маршал Кирклэнд — я никогда и не говорил иначе
— Не позволяйте ей превратить Вас в убийцу.
И вот так наша с Ларри небольшая семейная драма, внезапно переросла в очень даже публичную. Тишина была настолько густой, что, можно было мазать ее на хлеб, вот только вряд ли этот бутерброд пришелся бы вам по вкусу. Все вокруг напряглись, чтобы лучше расслышать, потому, что скандалы нравятся всем, и полицейские не исключение.
Брайс произнес:
— В нашей должностной инструкции, Кирклэнд, насколько я помню, говорится, что мы приводим в исполнение приговоры над монстрами. Это делает нас убийцами, пусть и законными, и лишение жизни других существ, как предполагается, маршал Кирклэнд — это и есть наша работа.
— Я знаю свою работу, — произнес Ларри напряженным голосом.
Брайс улыбнулся немного шире и провел рукой по своим идеально подстриженным и волосам, жестом, как бы говорившим — да ладно тебе, все в порядке. Выглядя при этом безобидным и очаровательным. Я спросила себя: «это сделано нарочно или так, по привычке?»
— Прекрасно, хоть я и не могу еще подтвердить это лично, но знаю, что у Блейк на счету все еще самое высокое число убийств среди всех маршалов. Я знаю, что каждый сотрудник, с которым я говорил, взял бы ее в качестве напарника в перестрелке. Даже те, кто ненавидит ее личную жизнь с удвоенной силой, все равно взяли бы ее в перестрелку и доверили бы ей прикрывать им спину. Если есть более высокая похвала от одного офицера другому, то мне она неизвестна.
Если бы Ларри следовал негласным правилам поведения парней и копов, то он позволил бы ему идти, но часть проблемы заключилась в том, что эти правила, похоже, вылетели у него из головы.
— Считаете, что мне нельзя доверить безопасность людей?
— Я просто пытаюсь пойти перекусить с двумя другими офицерами, а все остальное — это ваши догадки, и никак не мои. Я всего лишь похвалил маршала Блейк и ни черта о вас не говорил. — Брайс по- прежнему улыбался, все его поведение было в рамках ничего-особенного-ерунда-недоразумение, но ощущалось и что-то тяжелое, легкий намек на сталь под маской своего-в-доску милейшего парня.
Зебровски сказал:
— Давай, Брайс, я умираю с голоду.
Он повернулся, взглянул на Зебровски, и снова улыбнулся, но в его глазах было много больше. Он хотел отвязаться от этого разговора с Ларри, но если он не может выйти из него, то просто закончит его. Еще один взгляд, и я поняла, что Ларри должен нахер заткнуться, прежде чем он перейдет ту грань, когда они с Брайсом никогда уже не смогут стать приятелями. Они не станут врагами, но, если Ларри его вынудит, они никогда не уже будут большим, чем просто коллеги — недружелюбные коллеги.
Брайс направился к нам, и Ларри отстал от него, но я заметила тяжелый взгляд, которым он его провожал. Почему всегда во всем виновата именно я?
Брайс догнал нас и двинулся вперед, спокойно сказав:
— Пойдемте, пока Кирклэнд не начал сожалеть о том, что только что наговорил. — И вот так просто Брайс оказался с нами.
Глава 14
Когда мы сели в мой джип, Зебровски положил дробовик рядом со мной, а Брайс расположился на заднем сидении, я сказала:
— Не то чтобы я не польщена, что ты встал на мою защиту, но что происходит, Брайс?
— Спасибо, Блейк, и тебе, Зебровски, за то, что не сказали, что понятия не имеете, какого черта я там наплел, и что не хотите, чтобы я с вами обедал.
Зебровски повернулся на сидении насколько позволил ремень безопасности.
— Ты всегда можешь с нами пообедать. После того как поставил Кирклэнда на место, ты можешь сидеть с нами в любое время, но почему именно с нами? Я имею в виду, что мы конечно душки и все такое, но из всех полученных предложений на обед и даже больше, почему именно мы?
Я оглянулась в темноту машины достаточно быстро, что бы заметить улыбку Брайса. Он наклонился между сидениями и я поняла что он не пристегнут.
— Пристегнись, — сказала я.
— Что? — не понял он.
— Ремень безопасности. Я фанатично к этому отношусь, поэтому пристегнись.
— Трудно говорить от сюда, — сказал он.
— Я могу остановить машину и повернуть обратно, — ответила я.
— Она шутит? — спросил Брайс.
— Нет, — ответил Зебровски.
Брайс нахмурился, но сел на место и пристегнулся.
— Отлично. И что теперь?
— Да, я предпочла бы видеть твое лицо во время разговора, но в автокатастрофе погибла моя мать, так что застегнутый ремень безопасности приносит мне облегчение.
— Мне жаль это слышать.
— Это было давно, — сказала я, вливаясь в поток машин.
— Это не значит что уже не больно, — ответил он.
Я использовала зеркало заднего вида, чтобы посмотреть назад, и он глядел на меня так, будто знал, что я взгляну на него. Я перевела взгляд на дорогу.
— Кого-то терял?
— Да, — тихо ответил он, и не было необходимости копать глубже.
Я оставила его в покое, понимая, что его потеря произошла куда позднее, моей. Гораздо проще говорить об этом спустя десятилетие или два.
Зебровски сказал:
— Так почему ты решил пойти на обед именно с нами?
Мы вернулись к разговору о менее болезненных вещах, согласно мужским правилам. У девчонок другие правила, они докапываются до сути вещей; у парней так не принято.
— О'кей, во-первых, я действительно имел в виду то, что там сказал. Даже офицеры, которые не одобряют твой образ жизни, скорее предпочтут тебя в качестве прикрытия, чем Кирклэнда или многих других. Они говорят, как мерзко якшаться с вампирами и верлеопардами, но в перестрелке они по-прежнему предпочтут твою обожаемую вампирами, и траханную пушистиками задницу любой другой.
— Они так и говорят «траханную пушистиками»? — спросила я.
Он рассмеялся.
— Не совсем.
— Итак, ты хочешь поучиться у Аниты, — сказал Зебровски.
— Что-то вроде того, — согласился он.
— Есть какие-то предпочтения в еде? — спросила я.
— Я на этой работе уже восемь лет.
— То есть, ты просто рад возможности посидеть и затрепать чего горячего, независимо от того, что это, так? — спросила я.
— Да, мэм. — Я снова поймала эту кривую ухмылку в зеркале, прежде, чем посмотрела вперед на дорогу.
— Погнали к Джимми, — сказал Зебровски.
Я кивнула.
