насколько прекрасны они сами. В глазах родителей дети читали, как идеально они подходят друг другу и как идеально вписываются в общество, в котором родились и живут.
Генри, или Генри Дэвидсон Меррилл, был сыном президента Национального коммерческого банка; внуком покойного Джорджа Миллса Дэвидсона, бывшего мэром с 1916 по 1922 год. Также он приходился внуком доктору Росситеру Мерриллу, основателю детского крыла городской больницы…
Анна, или Анна Лоусон Гейлер, была дочерью президента частной газовой компании, внучкой покойного федерального судьи Франклина Пейса Гейлера. Также она приходилась внучкой Д. Дуайту Лоусону, архитектору, настоящему Кристоферу Рену из небольшого городка на Среднем Западе…
Репутация и состояние молодых людей были и оставались безупречными с момента их рождения. Любовь не требовала от влюбленных ничего сверх нежного внимания друг к другу, ухаживаний, добрых прогулок на яхте, теннисных партий или игры в гольф. Более глубокие аспекты любви влюбленных не касались, их разум оставался девственно чист, как у Винни-Пуха.
Жизнь для них протекала столь весело и несложно, была столь естественна и безоблачна.
Но вот однажды, поздней ночью Генри Дэвидсон Меррилл и Анна Лоусон Гейлер в истинно виннипуховском расположении духа, подразумевающем, что неприятные события случаются исключительно в жизни людей неприятных, шли по городскому парку. Одетые в вечерние наряды, они возвращались с танцев в спортивном клубе к гаражу, где Генри оставил машину.
Ночь выдалась темная, к тому же в парке слабенько светило всего несколько фонарей, далеко отстоящих друг от друга.
В парке случались убийства. Какого-то мужчину зарезали за десять центов, а убийца до сих пор разгуливал на свободе. Однако жертвой был грязный бродяга — такие буквально рождаются, чтобы их прирезали меньше чем за доллар.
Свой смокинг Генри воспринимал как безопасный пропуск через парк — костюм, столь отличный от нарядов местного люда, наверняка защищает от всякого непотребства.
Генри взглянул на Анну и нашел, что она, как и положено, утомлена — его розовая пышечка в голубом тюлевом платье, в маминых жемчугах и с букетом орхидей от самого Генри.
— Спать на скамейке в парке вовсе недурно, — громко выдала Анна. — Это даже забавно. Забавно жить бродягой.
Она взяла за руку Генри своей — уверенной, загорелой и по-дружески твердой рукой.
И не было в том, как их ладони соприкоснулись, ничего банально трепетного. Молодые люди выросли вместе, зная, что им суждено пожениться и состариться, и потому ничем — ни касанием, ни взглядом, ни словом, ни даже поцелуем — не сумели бы друг друга удивить.
— Зимой бродягой жить не очень забавно, — ответил Генри. Он подержал Анну за руку, а после без всякой трепетности высвободил свою ладонь.
— Зимой я бы перебралась во Флориду, — предложила вариант Анна. — Ночевала бы на пляжах и воровала апельсины.
— На одних апельсинах долго не протянешь, — отрезал Генри как настоящий мужчина, давая понять: о жестокости мира он знает куда больше.
— На апельсинах и рыбе. Я своровала бы крючков на десять центов из скобяной лавки, леску нашла бы на помойке, а грузило сделала из камня. Скажу как на духу, — добавила Анна, — это был бы рай. Из-за денег люди с ума посходили.
В самой середине парка стоял фонтан, а на краю его чаши сидело существо, похожее на горгулью. Но вот оно слезло с чащи и оказалось человеком. Мужчиной.
Ожив, фигура превратила парк в черную реку Стикс, а огни гаража — в Райские врата, далекие- предалекие.
Генри тут же поник плечами, ощутив себя неуклюжим мальчиком, надежности в котором не больше, чем в шаткой приставной лестнице. Собственная белая сорочка показалась ему маяком, влекущим воров и безумцев.
Он посмотрел на Анну — та обратилась в перепуганную курицу. Руки девушки метнулись к маминому ожерелью на шее. Орхидеи, казалось, сковали ее движения, словно тяжкие гири.
— Постойте… Прошу вас, постойте, — негромко просипел мужчина. Пьяно откашлявшись, он жестом попросил пару остановиться. — Ну пожалуйста… Всего на секунду.
В груди у Генри набухло тошнотворное возбуждение от предчувствия близкой драки, и он неопределенно поднял руки — то ли для удара, то ли изготовившись сдаться.
— Опустите руки, — попросил человек. — Я лишь хочу поговорить. Грабители уже давно спят, и по улицам в это время бродят только пьяницы, скитальцы и стихоплеты.
На нетвердых ногах он приблизился к Генри и Анне. Поднял руки, желая показать свою абсолютную безобидность. Низкорослый, костлявый, одежду он носил дешевую и мятую, словно старая газета.
Мужчина запрокинул голову, как бы подставляя хлипкую шею под удар и готовясь принять смерть от рук Генри.
— Здоровый юноша вроде вас, — вяло улыбнулся бродяга, — убьет меня двумя пальцами.
Похожий на черепашку, он пучил глаза, ожидая: поверят ему или нет.
Генри медленно опустил руки — опустил руки и бродяга.
— Чего вы хотите? — спросил Генри. — Денег?
— А вы разве их не хотите? Их хочет каждый. Бьюсь об заклад, и ваш старик не прочь их еще потранжирить. — Мужчина хихикнул и передразнил Генри: — Чего вы хотите? Денег?
— Мой отец не богат, — ответил Генри.
— Мои жемчужины не настоящие, — совсем неподобающим своему положению тоном отрывисто пролепетала Анна.
— О, смею думать, они вполне себе настоящие, — ответил незнакомец и слегка наклонился к Генри. — А ваш отец вполне богат. Лет эдак на тысячу ему денег, может статься, не хватит, но сотен на пять — очень даже.
Он покачнулся. Его подвижное лицо отразило быструю смену чувств: сначала стыд, презрение, каприз и, наконец, великую скорбь. Скорбь была у него на лице, когда он представился:
— Стэнли Карпински, так меня звать. Не надо мне ваших денег и жемчугов. С вами я хочу лишь поговорить.
Генри обнаружил, что не может избавиться от Карпински, не может не принять его руки. Для Генри Дэвидсона Меррилла Стэнли Карпински сделался человеком драгоценным, кем-то вроде маленького божества парка, сверхъестественного существа, которое умеет заглянуть в тень и видит, что кроется за каждым кустом или деревом.
Казалось, Карпински, и только Карпински, может безопасно провести Генри с Анной сквозь парк.
Ужас Анны превратился в истерическую дружелюбность, и когда Генри пожал Карпински руку, девушка воскликнула в ночь:
— Боже мой! Мы уж было подумали, что вы грабитель или еще кто!
Она рассмеялась.
Карпински, окончательно уверившись, что ему доверяют, внимательно оглядел наряды новых знакомых.
— Король и королева вселенной — вот как она вас назовет, — сказал он. — Ей-богу, так и назовет!
— Простите? — не понял Генри.
— Моя матушка именовала бы вас так, — пояснил Карпински. — Увидит вас и решит, что прекраснее вас никого не встречала. Моя матушка — маленькая полячка, всю жизнь мыла полы. Ей даже не хватало времени встать с четверенек, чтобы выучить как следует английский язык. Вас она приняла бы за ангелов. — Карпински поднял голову и вскинул брови. — Не пройдете ли со мной и не позволите ли ей взглянуть на вас?
Вслед за страхом пришла вялость и безвольность, которая позволила Генри и Анне принять необычное приглашение Карпински. И не просто принять, но принять с охотой и огоньком.
