— Слишком поздно! — крикнула Любочка входящему Борису. — Она все знает!

С поднятыми кулаками Борис подскочил к ней.

— Не верь ей, Вера. Она лжет!

Вера поднялась при его появлении и сделала шаг навстречу. Переполненная яростью к злодею, она встала перед ним величественная и сильная.

— Не лги, Борис Иванович, — сказала она размеренно и строго. — Доказательство твоей вины я держу в руках.

— Невозможно! Доказательств нет… И Вера поднесла письма к его глазам.

— Узнаешь свой почерк?

— Проклятая!.. — крикнул он. — Это мои письма. Эта дура их не сожгла!

— В нее вселился добрый дух, чтобы сорвать с тебя маску и разоблачить как предателя. Ты сделал меня жертвой своих корыстных целей, ты жестоко и бессовестно погубил мою юность, счастье моей жизни. Я узнала твой порочный нрав слишком поздно, когда неумолимый рок уже приковал нас друг к другу. Людской суд не для тебя. Божий суд когда-нибудь пробудит твою совесть и искупит твою вину. А я буду постоянным напоминанием об этом высшем суде. А сейчас уходи!

И она повелительно указала на дверь. Необузданный характер Бориса уступил на мгновение столь сильному проявлению женского достоинства. Он ушел, не проронив ни слова.

Когда Вера осталась наедине с Любочкой, она снова опустилась на диван. Несколько минут молчания показались испуганной Любочке вечностью. И тогда Вера сказала спокойным, ровным голосом:

— Ты причинила мне огромное горе. К сожалению, не в твоих силах что-нибудь изменить. На твоей совести — несчастье двух людей!.. Но определить тебе наказание я не могу. Моя несчастная судьба — это испытание, посланное свыше. Я и в будущем приму ее со смирением и без ропота. Ты — только орудие этой высшей силы. Так было суждено… Ты не ведала, что творишь… Я прощаю тебя.

— Как ты добра, Вера! Чем я заслужила такое снисхождение?

И Любочка поцеловала ей руки.

— В будущем веди себя достойно, — сказала Вера. — А сейчас иди спать… Нам обеим нужен отдых. Возьми эти бумаги. Пусть память о прошлом всегда ведет тебя по пути добра.

Любочка с трудом поднялась и, шатаясь, пошла к двери.

Веру разбудили рано утром. Она еще спала глубоким сном и, едва открыв глаза, с трудом собралась с мыслями. Рядом с кроватью стояла горничная.

— Ради Бога, вставайте скорее, Вера Петровна. Случилось несчастье.

— Пожар в доме? — спросила Вера, которая после слов горничной быстро пришла в себя.

— Нет, — сказала горничная. — Но, боюсь, Любовь Степановна скончалась. Она неподвижно лежит на полу в своей комнате.

Не спрашивая больше ничего, Вера вскочила с кровати, накинула халат и помчалась на помощь, если помочь было еще не поздно. Она нашла Любочку лежащей на полу, одетой для выхода в пальто. Увидев, что ничем помочь нельзя, Вера заплакала. Потом, чтобы успокоить себя, она предположила, что это глубокий обморок. Вера тут же велела раздеть ее и положить в кровать. Кровать всю ночь оставалась застеленной. Спустя долгое время Вере показалось, что к Любочке возвращается сознание. Наконец она открыла глаза, но только на мгновение. Вера подумала, что сон благотворнее всего подействует на больную, и решила, что может уйти на короткое время. Выйдя из спальни и проходя через Любочкину комнату, она заметила беспорядок на ее письменном столе. Казалось, за ним недавно писали, и свет на столе еще не до конца погас. Вера подошла к столу, чтобы проверить, на месте ли бумаги, которые накануне вечером она отдала Любочке. Они не должны были попасть в руки Бориса или посторонних. Но от бумаг не осталось и следа. Вера не стала задерживаться с поиском и предположила, что Любочка сама скажет, где они спрятаны. От нее она хотела также узнать, куда она одна и так рано собралась идти.

Когда Вера вернулась через час, то получила от горничной, дежурившей около больной, тревожное сообщение. Будучи наполовину в бессознательном состоянии, Любочка металась в постели, произнося бессвязные фразы. Вера уже не сомневалась, что это сильная горячка, и это напугало ее. Она тотчас послала за доктором. Доктор нашел сильнейшее воспаление мозга и подтвердил опасность Любочкиного состояния.

Восемь дней и восемь ночей Любочка была между жизнью и смертью. Все эти дни Вера не покидала комнату больной. Никто, кроме врача, в комнату не допускался, так как в бреду Любочка непрерывно говорила об ужасной тайне и переживаниях последних лет. В ее словах звучали отчаяние и вопль души, и они разрывали сердце бедной Веры, которая была свидетелем этой внутренней борьбы и слышала речи больного сознания.

На девятый день горячка прошла. Любочка перестала бредить. Врач объявил, что временно опасность для жизни миновала. Но наступила ужасная слабость, и огонек жизни мог потухнуть в любой момент. Вера, как сестра милосердия, не отходила от больной, отдав ей все свое время.

К счастью, все эти дни она не видела Бориса. Он часто справлялся о здоровье Любочки, но не считал нужным приблизиться к комнате больной. Эта временная разлука, вызванная Любочкиной болезнью, устраивала обе стороны и облегчала после всего пережитого совместную жизнь под одной крышей.

Три недели протекли с достопамятного праздника на острове. Любочка выздоравливала уверенно, но очень медленно. В первое время, вернувшись к жизни, она ничего не помнила. Не помнила, например, как заболела. Врач строжайше запретил говорить с ней об этом, если только она сама не начнет рассказывать. Но Вера между тем наблюдала, как иногда больная восстанавливает в памяти отдельные события прошлого. И по мере этого восстановления лицо Любочки становилось все печальнее.

Вера никак не ускоряла этой работы памяти, хотя ей хотелось узнать о том, что послужило причиной болезни. Ее волновали вопросы: о чем собиралась писать Любочка и почему ее нашли без сознания на полу одетой, в шляпе и пальто. Вера с нетерпением ждала момента, когда Любочка будет в состоянии все это объяснить.

Пока жизнь Любочки была в опасности, Борис Иванович из приличия прервал свою веселую жизнь. Как только опасность миновала, он вновь предался удовольствиям. И задним числом посмеялся над небесным судом, которым ему грозила жена. Ее нравственную позицию он был не в состоянии ни понять, ни оценить. Так как Любочкино разоблачение не вело к невыгодным для него материальным последствиям, то он даже радовался домашнему несчастью, которое избавило его от необходимости проявлять внимание к Вере и Любочке. Ухаживания за прекрасной Дарьей Алексеевной возобновились, а сама Дарья Алексеевна уже не боялась мести Любочки. Истинную подоплеку события, происшедшего ночью двадцать второго июля, и его развязку Борис держал от Дарьи в секрете.

Прошли три недели с этого дня. И вот уже сорок восемь часов в губернаторском дворце творилось нечто безумное. Какой-то заезжий маленький еврей, темная личность, открыл там казино с рулеткой. Весть об этом быстро распространилась. Многие помещики из окрестных деревень понаехали, чтобы доверить зеленому сукну свои скромные средства. Играли без устали день и ночь. Дом был открыт для всех знакомых Бориса. Он сам едва находил время поесть и поспать. Не хотел ни на минуту оторваться от страстно любимой игры. Вначале ему необыкновенно везло. Он выиграл так много, что еврей, держатель банка, был озабочен, боясь разориться. Беклешов, однако, никогда не умел вовремя остановиться и в игре, как и в жизни, не знал меры. Когда счастье ему изменило, он пришел в ярость. Стал силой испытывать судьбу и добиваться того, чего силой не добьешься. Его наличные деньги, а также все, что он мог получить в Ярославле по личному кредиту, — все было проиграно. По векселю он занял деньги в банке. Но и они очень скоро ушли назад — туда, откуда пришли. Тогда он подписал еще одну опасную заемную бумагу. Маленький еврей был доволен и ухмылялся. Чем больше рос долг Бориса, тем больше он терял голову и уже не понимал, что делает. Нервы его были натянуты до предела. Он кричал, неистовствовал при каждой потере, но это не приносило денег. Он потерял такую огромную сумму, что разорение было неизбежно.

Уже второй раз часы пробили полночь с тех пор, как началась эта оргия. Теперь весь интерес игры сошелся на одном Беклешове.

— Борис Иванович, — кто-то тихо позвал его. Но он, кроме игры, ничего не видел и не слышал.