Но это была мимолетная радость, и вскоре ее лицо омрачилось.
— Что нам теперь делать? — едва прошептали ее губы.
— Встретить неизбежное с терпением и выдержкой, — ответил Борис серьезно и со значением. — Мы скроем от мира нашу любовь, как драгоценное сокровище, как талисман нашего счастья. Это наша святыня, в которую не проникнет посторонний взгляд и которая придаст нам силы вынести наш ужасный жребий.
— Но будем ли мы видеться и смогу ли я говорить, как безгранично тебя я люблю? Я хочу от тебя слышать, что и ты меня любишь, как раньше. Иначе я жить не смогу.
При этих словах в глазах Любочки вспыхнул огонь, и Борис подумал, что при ее решительном характере она способна на крайнее.
— Конечно, мы будем видеться, — успокоил ее Борис. — И будем говорить о любви друг к другу. К сожалению, это единственное оставшееся нам утешение.
Казалось, он погрузился в тяжелое раздумье.
— Впрочем, нам не трудно так часто видеться, как мы хотим, так как Вера считает себя твоей подругой и доверяет тебе.
— Не говори мне о Вериной дружбе, Борис. Одна мысль о ней приводит меня в бешенство. Я никогда ее не любила. А сейчас я ее страшно ненавижу, так как она похитила моего любимого и обрекла меня на несчастье.
— Не надо слишком предаваться ненависти. Тебе нужно все твое самообладание. Я знаю, Любочка, что ты умная девушка с сильным характером. И ты понимаешь, что если Вера узнает о нашей любви, то наша разлука неминуема.
— Ты прав, Борис. Я буду осторожна, и ни одна живая душа не узнает, что происходит во мне.
— Вот это ты правильно сказала. Поддерживай в себе это настроение, и, возможно, когда-нибудь нам будет намного лучше, чем мы сейчас предполагаем. Жизнь преподносит удивительные сюрпризы. Но уже поздно, пора прощаться, — сказал Борис, оглядевшись. — Церковь опустела, на нас могут обратить внимание.
Любочка испуганно огляделась. Служба тем временем незаметно окончилась… Она примирилась с возлюбленным, чего ей, несмотря ни на что, так хотелось. Она молча попрощалась с Борисом, закуталась в пальто и поспешила домой, чтобы незаметно пробраться в свою комнату до того, как все встанут.
Оставшись один, Борис глубоко вздохнул и удовлетворенно посмотрел вслед удалявшейся Любочке. «На такую победу я и надеяться не мог, — подумал он. — Что делает любовь! Бедная девушка! Ты заслуживаешь лучшего. И зачем ты только связалась со мной?… Но я должен любой ценой, чего бы это ни стоило, достичь моей цели!.. Но кто знает…»
Он оборвал себя. Приятные мысли о будущем подняли его настроение. Бодрый, он зашагал по дороге к дому.
Глава восемнадцатая
Ярославль — столица одноименной губернии, резиденция губернатора и властей. В описываемое время там в составе гарнизона стоял кавалерийский полк.
Построенный на правом берегу Волги возле впадающей в нее речки Которосль, город находится в глубокой низине болотистой местности. В нескольких верстах от города высится цепь холмов, придающих окрестностям приятное разнообразие. Земля здесь плодородна и, благодаря обилию влаги, приносит прекрасные, богатые урожаи.
Напротив Ярославля — холмы, подступающие к самой реке и заслоняющие даль. За холмами расстилается равнина: пашни, пересекаемые широкими полосами леса. Волга в этих местах очень широка. Маленькие островки, поросшие лесом, разбросаны по реке выше и ниже города.
Так как в те времена железной дороги в губернии еще не было, то немногие проселочные дороги были единственным средством коммуникации, обеспечивающим вывоз из губернии богатого урожая и продуктов.
Город ничем не выделялся среди других губернских городов, если бы не обсаженная деревьями набережная вдоль реки, гордость горожан и место их прогулки.
Дома, почти все одноэтажные, были деревянными, как и большая часть из сорока четырех церквей города. Исключение составляли только каменные больницы, на строительство которых не скупились. Для 24000 жителей города улицы, большей частью прямые, были слишком широки, и это придавало городу необжитой вид. Но в России пространства хватает и его не экономят.
Несоразмерно большой была и главная площадь Ярославля, которую здесь называли «большой площадью». Одну ее сторону занимал дворец губернатора, огромное казарменного вида и выкрашенное в белый цвет здание с зелеными ставнями, не отвечавшее ни одному архитектурному стилю. Два флигеля, выходившие на площадь, центральное здание и двор были окружены металлической решеткой. За дворцом — большой сад, простиравшийся до набережной Волги. Напротив губернаторского дома, по другую сторону площади, — кафедральный собор и дом архиепископа.
На площади располагалась и гимназия Демидова. В начале и в конце занятий толпы учеников, входивших и выходивших из гимназии, несколько оживляли эту мертвую площадь.
Пять часов вечера.
Из серых свинцовых облаков сыпется на землю мелкий упорный дождь. Под дождем и сильным южным ветром быстро тает снег. Бугорки снега среди талой грязной воды, как острова в океане, покрывают всю площадь. К счастью для пешеходов, площадь вымощена камнем. Отдельные большие камни выступают из моря грязи, и способный эквилибрист прыгает по ним, чтобы не обмочить колени в снежной жиже.
Одинокий извозчик стоит у дверей губернаторского дома в ожидании случайного пассажира и в надежде заработать несколько копеек. Кучер, выпив водки, дремлет во хмелю на козлах, и лошадь такая тощая, что на ее выпирающих костях можно развесить белье, печально свесив голову, размышляет о своей тяжкой доле. Вокруг — ни живой души.
В одном из флигелей открывается дверь, и тощий человечек появляется на верхней ступеньке лестницы. На нем — огромные тяжелые калоши, больше похожие на боты, чем на обычную обувь. Черные узкие панталоны, потертое пальто того же цвета и шляпа, видавшая лучшие времена, довершают костюм чиновника, который, как и другие его собратья, влачит жалкое существование в этом присутственном месте. Остановившись на мгновение, он с ужасом смотрит на затопленную водой и мокрым снегом широкую площадь. Но как человек, решившийся на все, энергичным движением поднимает воротник выше ушей, раскрывает зонт и начинает свой путь.
То, как он перескакивал с камня на камень, уверенность, с которой он определял, в какую лужу можно вступить, а в какую нет, из-за опасности набрать в калоши воду, говорило о большом опыте в преодолении этих препятствий. Когда он уже почти пересек площадь, на пути случилась неожиданная встреча. Его зонт столкнулся с зонтом господина, шедшего ему навстречу. Оба зонта одновременно приподнялись, и два пешехода с удивлением посмотрели друг другу в глаза.
Чиновник первым узнал стоящего перед ним господина. С большим почтением, не обращая внимания на сильный дождь, он снял шляпу.
— Редкая честь, господин Дьяков, — сказал он, отвешивая подобострастные поклоны, — которую вы оказываете Ярославлю своим посещением, а для меня особенная радость лицезреть вас.
— Я сразу не узнал вас, Семен Степанович, — отвечал Дьяков, — так как давно уже не бывал в городе. Знаете ли, управление хозяйством отнимает у меня все время. Впрочем, удачно, что я вас встретил. Хотелось бы узнать у вас, могу ли я сейчас поговорить с губернатором.
— Они, конечно, дома. Но я возьму на себя смелость дать вам совет. Если у вас дела к их превосходительству, то лучше к ним сегодня не ходить.
При этих торопливо сказанных словах Семен Степанович Чебышев понизил голос до шепота и боязливо огляделся по сторонам.
— Итак, чиновный люд от страха трясется. Что же испортило настроение нашему всемогущему губернатору? Уж не фельдъегерь ли из Петербурга или…
— Да нет, Илья Гаврилович, от этого Бог уберег… Как вы есть мой благодетель и покровитель, могу вам сказать. В эту ночь в губернаторском доме большая игра была, до восьми утра.