специально выразился столь бестактно и грубо.

– Ка… кую Каренину?!

Нет, Финч не играл. Он действительно ничего не знал о Круусе и всерьез обеспокоился смертью Сычева.

– Неважно. Несчастный случай. Так, говорите, Тойво так и не появлялся?

Зам отрицательно помотал крупной головой и налил себе целый стакан воды из бутылки на столе.

– Жаль, но времени ждать у меня больше нет. Надо возвращаться в Москву. Впрочем, может, вы смогли бы мне хоть чем-то помочь. Я говорил в прошлую нашу встречу, что заинтересовался некоторыми публикациями Крууса, которые нашел в Интернете. Но их там почему-то оказалось маловато. Я порылся поглубже и отыскал сноски, что некоторые из них удалены админом.

– Ну, такое бывает. Наверно, это старые публикации и удалены по истечении срока.

– Нет-нет, это были совсем свежие статьи.

Финч задумался и неуверенно проговорил:

– Знаете, Тойво писал подчас чересчур… э… остро, не стеснялся в выражениях. И, возможно, иногда чуть торопился с категоричными выводами и… обвинениями.

– Это не всем нравилось?

Зам снова покивал.

– Таким людям, которые могли управлять даже Всемирной паутиной?

– Ну, не так глобально, всего лишь каким-нибудь нашим сайтом. – Финч развел пухлыми руками и повторил: – Бывает…

Гера даже не прислушивался к ответам собеседника, он упорно шел к своей цели.

– Но ведь в редакционном архиве публикации должны были сохраниться, так?

Массивный Финч по-детски заерзал в своем кресле. Потом встал, плотно прикрыл дверь, ведущую в кабинет, и еще какое-то время постоял, прислонившись к ней и прислушиваясь. Затем снова занял место за столом. Говорить он начал двумя тонами ниже:

– Знаете, господин Талеев, я бы сейчас со спокойной совестью мог согласиться с вами и отправить вас прямиком в архив, где вы бесцельно провели бы добрую половину дня. Я не сделаю этого. Потому что Тойво – мой друг, и меня всерьез беспокоит его отсутствие.

«Тебя еще больше бы обеспокоило известие о его… Ладно».

– В архиве НИЧЕГО нет. Ну, то есть не совсем ничего, но гораздо меньше материалов, чем даже в Интернете. – Дальше Финч продолжал уже шепотом: – Не потому, что не было вовсе, а потому, что там, – он потыкал толстым указательным пальцем в потолок, – распорядились их уничтожить! Только помните: я ничего не говорил!

– А я помню, – уверенно и жестко, хотя и негромко, заявил Талеев, – что все свои публикации Тойво Круус присылал на ваш электронный адрес, а не на редакционный. Ведь это вы сами мне сказали в прошлый раз. Станете теперь утверждать, что сами у себя их и ликвидировали?!

Пойманный на слове, заместитель руководителя отдела выглядел жалко. Когда он отрицательно замотал головой, его обвисшие щеки печально затряслись.

– Ну же, говорите! – дожимал Гера. – Если вы действительно друг Тойво.

Финч наконец решился:

– Да, я его друг. И сохранил весь архив. Даже те его записи, которые вообще, никуда не попали! Может, потом они… станут классикой…

– Или эпитафией!

Финч потерянно замолчал.

– Ладно, простите мою жесткость. Как и у вас, у меня тоже есть серьезные опасения, что Тойво попал в нехорошую историю. Мне обязательно надо ознакомиться со ВСЕМИ его работами!

– Да-да, – засуетился зам, – я сейчас.

На этот раз он запер дверь на ключ, потом покопался в ящиках стола и вытащил оттуда флэшку. Ни слова не говоря, Финч вставил ее в компьютер и уверенно защелкал клавишами. Оба мужчины молчали, пока шел перенос информации, затем Финч вытащил носитель из разъема и протянул Талееву:

– Здесь абсолютно все.

Гера спрятал флэшку в карман, крепко пожал руку заместителю и направился к двери. Опережая его, Финч открыл замок:

– Позвоните мне, если что…

Талеев кивнул и молча вышел из кабинета.

На улице он остановился и огляделся по сторонам. Аракчеева нигде не было видно.

«Ладно. Раз молчит, значит, все в порядке».

Талеев вспомнил дорогу, по которой он первый раз шел в редакцию от вокзала: по двум, даже трем удобным широким улицам, в обход какого-то зеленого массива и большой стройки. Заняло это минут тридцать. А в этот раз он подошел к нужному зданию с другой стороны и понял, что к вокзалу можно выйти гораздо быстрее, если пройти краем Старого города.

На железнодорожный вокзал Гера стремился потому, что именно там можно быстро и без хлопот договориться о съеме квартиры на несколько дней. Как ни хотелось ему побыстрее поработать с материалом на флэшке, Талеев не решался сделать это за столиком какого-нибудь кафе или на скамейке в парке. Надо было надежно уединиться от посторонних глаз.

Путь через Старый город проходил по узкой брусчатой улочке, начинавшейся буквально в десятке метров. Вообще эту улочку можно было воспринимать как цепочку длинных подворотен, изредка перемежающуюся открытыми пространствами небольших средневековых двориков-колодцев. Довершали вид несколько старинных переходов, соединяющих дома по обеим ее сторонам на высоте метров пяти. Переходы были закрытыми, каменными, арочного типа, с несколькими узкими окнами-бойницами. Из-за высоченных старых стен домов свет мало проникал не то что на мостовую, а и на уровень третьего-четвертого этажа. Внизу всегда было мрачно и прохладно. От вековых стен веяло неистребимой сыростью…

«Как тут люди живут? – недоумевал журналист, громко цокая кожаными подошвами и подбитыми каблуками по булыжному настилу. – Я уже через три минуты уверовал, что попал в самое мрачное Средневековье. Того и гляди сверху помоями обольют или горшок цветочный на голову сбросят. Даже пешеходы не попадаются! Точно: Центральная Европа времен первой чумной эпидемии».

А вот насчет пешеходов Талеев явно поторопился резюмировать. Только-только он ступил из хоть как-то освещенного очередного дворика под темные своды широкого каменного перехода, как метрах в 10–15 впереди, словно из-под земли, а вероятнее, «из стены», выросло сразу несколько фигур. Гера присмотрелся к ним, продолжая двигаться навстречу, и волшебный флер Средних веков словно ветром сдуло.

«Вы бы, ребята, хоть для разнообразия надели коричневые длинные плащи и капюшоны. Такая привязка к монашескому ордену меня бы больше впечатлила. А так… Господи, чтобы вас лицезреть, не надо было из России уезжать: таких и у нас и, наверно, везде хватает. Вы, как в сказке: двое из ларца одинаковы с лица. Правда, вас… так, пока трое. Ну что ж…»

Талеев ни секунды не сомневался, что «великолепное трио» появилось здесь именно по его душу. Не погулять же вышли трое накачанных бритоголовых молодых людей в черных свободных брюках и обтягивающих впечатляющую мускулатуру футболках со стилизованной нацистской символикой и отличительными знаками сугубо националистической Эстонской партии независимости.

«И палочки в ваших руках мало напоминают детские хворостинки или школьные указки. – Гера разглядел, что все «прохожие» были вооружены бейсбольными битами. – Ну, понятно: мирные эстонские патриоты, оскорбленные провокационным поведением русского журналиста, попытались словесно урезонить его, но в ответ сами подверглись физическому насилию, которое лишь надеялись предотвратить. Ах-ах-ах, эти неугомонные русские оккупанты! Интересно, какой приказ вы получили? Скорее всего, не убивать, а лишь навсегда отбить охоту появляться в Эстонии. А заодно и ходить без костылей, членораздельно разговаривать и дышать без боли. Ну-ну! Интересно, где же все-таки Вадик?»

Гера, чуть повернув голову, скосил глаза назад. Так, мышеловка захлопывается: обратную дорогу журналисту перекрыли еще двое «эстонских патриотов». Талеев не остановился, он лишь слегка замедлил шаг, подходя к застывшим в неподвижности трем фигурам, перегородившим впереди узкую улочку без тротуаров. Приближающиеся сзади перешли на легкую трусцу. Гера считал про себя: «Раз, два, три…» При счете «четыре», чуть не доходя до доморощенных «любителей бейсбола», он резко метнулся влево, оттолкнулся от стены ногой и, как торпеда, врезался в не успевшую разбежаться в стороны группу из трех «качков».

Удар его правой стопы пришелся точно в грудь среднему бойцу. Того отбросило назад и распластало по мостовой. Одновременно с ногой широкую дугу описала левая рука Талеева, в которой находилась сумка с ноутбуком. Под ее удар попала правая рука второго «качка», поднятая вверх и сжимающая грозную биту. Оружие выскользнуло из пальцев и отлетело далеко в сторону. Гера приземлился на обе ноги за спинами своих противников. Он не стал разворачиваться, а прицельно лягнул под колено третьего бойца. Тот взвизгнул от боли и осел на одну сторону.

Только теперь, отпрянув на шаг, журналист повернулся лицом к противникам. Так, один обезоружен, другой вообще не скоро поднимется, а третий лишь пытается принять боевую стойку, опираясь на биту и приволакивая поврежденную ногу. Правда, двое «свеженьких» уже заткнули собой места в поредевших рядах и жаждали отмщения. В руках одного Гера увидел длинный обоюдоострый тесак, а второй размахивал широким кастетом с мощными шипами, надетым на правую руку. Да так удачно, что сумел зацепить предплечье журналиста, выставленное вперед. Из образовавшейся рваной раны часто-часто закапала кровь.

Это почему-то больше всего разозлило Талеева: придется теперь в летнюю жару носить рубашку с рукавами! Он быстро опустил на булыжники сумку с компьютером и вознамерился рассчитаться именно с этим бойцом, но неожиданное событие заставило всех участников поединка замереть в недоумении. Из слишком узкой, казалось бы, бойницы каменного переходного мостика, расположенного на высоте примерно третьего этажа и оказавшегося сейчас за спинами нападавших, на