гарантирован, поскольку он знает, что у Энрон есть контракт на обратную покупку газа у Раптор. И если обратная покупка производится по достаточно высокой цене, Раптор может без труда выплатить банку проценты. Фактически такая «форвардная продажа» есть ничто иное, как кредит, но этот кредит не показывается в балансе Энрон. Кроме того, если, покупая у Раптор газ по высокой цене, Энрон делает Раптор высокоприбыльной, а владельцем Раптор, которая является не более чем «почтовым ящиком», является кто-то из высшего менеджмента Энрон, то операция становится способом перекачки денег корпорации в карманы ее руководства. Они могут даже найти оправдание своим нечестным действиям: ведь пряча кредит, они приукрашивают баланс компании, способствуя повышению курса ее акций. Но разве именно это не является главной целью их должностного мандата?

«Пузырь» Интернет-коммерции предоставил новые способы раздувания дохода в бухгалтерской отчетности. Допустим, что вы создаете предприятие Интернет-коммерции, которое будет покупать и продавать дерегулированную электроэнергию через Интернет. Курс ваших акций взмывает вверх — комбинированное воздействие эйфории вокруг Интернета и дерегулирования доказало свою неотразимость в эру иллюзорного ощущения богатства. Но акции Энрон не были похожи на другие акции, втянутые в «мыльный пузырь». Другие фирмы опирались на ожидания будущих проблем, но в реальности несли убытки. Энрон же показывала в отчетности очень большие прибыли. В корпорации знали, что безмозглые рынки будут и дальше накачивать курс ее акций, если только они продолжат накачивание ее оборотов и прибылей, а в условиях такой сильной зависимости своего вознаграждения от фондовых опционов высшее руководство корпорации имело достаточно стимулов, чтобы и впредь делать это. Создав такую компанию и потом продолжая накачивать ее акции в целях получения крупного выигрыша от переоценки капитала, Энрон имела колоссальные прибыли. Для содействия этому процессу, Энрон создавала забалансовые товарищества, давала им взаймы свои акции, чтобы они могли иметь залог для получения кредита в банке. После отмены Закона Гласса-Стигалла между розничным[114] и инвестиционным банковским делом установилась такая тесная связь, что банки, обслуживающие Энрон, были более чем готовы принимать участие в подобных мошеннических операциях. Если банк хотел большей надежности, Энрон могла предоставить гарантии; если требовались дополнительные средства для покупки акций с завышенным курсом, корпорация могла давать ссуды сама. Получалось почти что так, как если бы руководство Энрон продавало акции корпорации самой корпорации, для пополнения Счета прибыли и убытков. Но с точки зрения перспектив ее акционеров это была игра «решка — ты выиграл, орел — я проиграл». Если курс акций был высок, весь выигрыш поступал к высшему менеджменту Энрон и их друзьям. Если курс падал — что фактически и произошло — корпорация и ее акционеры несли ответственность за возврат долгов банкам.

Если бы «пузырь» можно было поддерживать, Энрон оставалась бы на плаву и обман никогда не выплыл бы наружу. Менеджмент Энрон славился бы своим умением обогатить акционеров корпорации. Что из того, что они обогатились бы лично? Это было бы только подарком за то, что они сделали для своих акционеров. Они могли бы ходить в церковь с высоко поднятой головой. И только лопнувший «пузырь» и их недостойное поведение, которое в результате обнаружилось, вызвали возмущение. Но я считаю, что история с Энрон помогает раскрыть первооснову этого скверного оборота дел: акционеры не получали информации, необходимой для вынесения суждений о том, что происходит, и в то же время были стимулы не предоставлять эту информацию. Взамен предлагалась ложная информация. Таким образом, рыночная система предоставляла менеджменту стимулы, под воздействием которых хорошо служить самому себе не значило работать на благо других. Наоборот, те, чья обязанность состояла в работе на благо других, получали выгоды за счет тех, на кого они должны были бы работать, и подвергали их таким рискам, какие те даже не могли себе представить.

Энрон была продуктом дерегулирования в полном смысле этого слова. Первые деньги она сделала на природном газе после того, как рынок газа был дерегулирован. Она обратила в свою выгоду нежелательное стимулирование, возникающее на основе дерегулирования банковской деятельности. Она создавала себе имидж как компания, делающая дерегулирование эффективным. Но именно на дерегулировании энергетики она создала себе по-настоящему имя и репутацию — и именно там ее деятельность наиболее ярко выявила все недостатки движения за дерегулирование. Корпорация обещала показать творческий дух, который она — особенно путем дерегулирования электроэнергетики — может высвободить; на самом деле ей удалось продемонстрировать, как трудно осуществить настоящее дерегулирование, а также последствия плохо проработанного дерегулирования.

Со времени Нового курса 1930-х годов и до президентства Рейгана в 1980-х годах, электроэнергетика была сильно регулируемой в своих ключевых компонентах отраслью — потребители покупали необходимую им электроэнергию у регулируемой государством монополии, которая владела как генераторами, так и сетями, передающими электроэнергию. Газовая отрасль тоже была сильно зарегулирована, в особенности трубопроводный транспорт газа, перекачивающий его от регионов добычи (например, Техаса) в регионы потребления. Это регулирование имело четкие экономические обоснования. Транспортировка газа и передача электроэнергии рассматривались как естественные монополии, отрасли, в которых существование более чем одной фирмы вызывает серьезные затруднения. Наличие двух фирм, каждой со своими сетями, передающими электроэнергию в каждый микрорайон или каждый дом, почти удваивало издержки передачи. Кроме того, обе фирмы могли просто вступить в сговор и назначить монопольный тариф — их наличие не обеспечивало интересы потребителя. Точно так же один большой газопровод из Техаса в Калифорнию был более эффективным, чем четыре конкурирующих небольших.

Экономисты вели давний спор об оптимальном подходе к таким естественным монополиям. Некоторые страны выбрали государственное управление этими монополиями в интересах всего общества, другие — нерегулируемый частный рынок, в третьих существовал частный, но регулируемый рынок. Большинство европейских стран выбрало первый подход. Америка — третий. (Но не было почти никого, кто выбрал бы второй подход — нерегулируемого частного рынка). Многие, однако, утверждали, что государственное управление хозяйственными объектами дает неудовлетворительные результаты, и во многих случаях они были правы, но в целом ряде случаев они ошиблись. Французская энергосистема, управляемая государством, была более эффективной, чем энергосистемы США: давно замечен профессионализм менеджеров французской системы, равно как и высокая квалификация ее технических специалистов. Несмотря на эти положительные результаты, идеология свободного рынка оказывала мощное влияние, в результате чего в последней четверти прошлого века возникло движение мирового масштаба за третий подход, который сочетал частное производство с ограниченным регулированием. Постепенно усиливалась точка зрения, что это регулирование должно быть еще более ограниченным. Говорили, что мы можем выиграть от конкуренции как в генерации электроэнергии, так и на рынке ее сбыта. Единственное, где признавалась естественная монополия, так это в передаче электроэнергии, в сетях. Таким образом, возникла задача раздробления того, что было интегрированными фирмами с тем, чтобы генерация, передача и сбыт электроэнергии осуществлялись раздельно; а также была поставлена задача привлечения новых фирм туда, где была возможность конкуренции — генерация и маркетинг — и регулирования передающей сети с целью обеспечения стыковки всех компонентов системы. Калифорния первой начала дерегулирование в начале 1998 г.

Высокая степень уверенности, что дерегулирование оправдает себя, что тарифы для потребителей резко снизятся, привела к концентрации дискуссий о последствиях низких тарифов как в самом правительстве (например, в Совете экономических консультантов), так и в неправительственных кругах. При новых низких тарифах старые энергетические компании могли оказаться не в состоянии окупить свои вложения в генерирующие мощности. Стоял вопрос, каким образом и какую долю потерь от изменения правил игры им следует компенсировать, — поскольку инвестиции делались, исходя из предположения, что будет обеспечена справедливая и регулируемая доходность. В ходу был технический термин «издержки кораблекрушения», связанные с потерей старых инвестиций из-за введения нового режима.