это время.

Грусть. Не путайте с печалью и скорбью: эти дамы гораздо старше и строже, они требуют к себе серьезного и уважительного отношения. А грусть… Она не имеет возраста, но всегда кажется юной. Наверное, потому, что ее щеки бледны, глаза прозрачны, пальцы тонки, а светлые пряди длинных волос невесомы и пахнут дождем.

Я люблю грустить. Именно рядом с этой молчаливой дурнушкой многое становится кристально ясным. Как струи воды, крупными стежками соединяющие небо и землю. Грусть успокаивает и помогает принять решение. Особенно неприятное для самого себя…

Тихое покашливание.

– Да?

Поднимаю голову.

В дверях стоит Лэни. Тихая и домашняя. Не стала надевать траур, и поступила совершенно правильно. Ах ты, моя умница! Точнее, не моя, а сестрина. Вот только ЧТО ты держишь в руке?

С еле слышным стуком бокал находит недолгий покой на столе. В прозрачном хрустале – не менее прозрачная жидкость, весело вспыхивающая белыми искорками.

– Уже пора?

Смотрительница не отвечает, виновато отводя взгляд.

Право, не стоит, милая. Ты здесь совершенно ни при чем.

– Спасибо.

– За что, dou? – растерянный всплеск ресниц.

– За то, что пришла провожать. Пожалуй, я не хотел бы видеть сейчас лица родственников.

– Как Вы можете так говорить?

– Могу, поверь. Ты знаешь, почему все происходит так, а не иначе?

Кивок.

– Вот я и не хочу лишний раз вспоминать о причинах и следствиях. Имею на это право?

– Как пожелаете.

– Ну, только не делай такое скорбное лицо! Ничего ведь не случилось, верно? Меня не было ДО и не будет ПОСЛЕ – о чем же горевать?

– Вам… не страшно?

– А чего бояться? Я всего лишь усну. Правда, навсегда, но кто сказал, что я не смогу видеть сны? Может быть, мне даже будет хорошо. Лучше, чем здесь.

– Вы сами в это не верите, – лиловые глаза смотрят печально и мудро.

– У меня будет возможность проверить. Скоро.

Черные локоны кажутся тусклыми и безжизненными, и я вдруг вспоминаю, что Лэни и Магрит делят на двоих радость и печаль сердец. Так вот, почему сестренка не решилась прийти сама. Если волчица выглядит больной, то это значит…

– Пожалуйста, не грусти. И не позволяй этого делать моей сестре. Сможешь?

– Не знаю…

– А ты попробуй. Не буду требовать с тебя обещаний и клятв, просто попрошу: заботься о ней. Хорошо?

– А как же иначе?

– И передай Магрит: то, что я делаю, прежде всего, должно принести пользу ей, а не кому-то другому. На прочих мне плевать, но если моя сестра сможет быть счастлива, значит, все это делается не зря.

– Она будет счастлива, – мягко подтверждает Лэни. – Но не завтра и не через год.

– Ничего, у нее впереди целая Вечность!

– А у Вас?

– И у меня – тоже. Я даже не замечу течения времени… Ладно, пожалуй, пора отбывать.

Тянусь за бокалом. Смотрительница отходит к двери, и уже у порога чуть укоризненно замечает:

– Вы обещали рассказать…

– О чем?

– О Пробуждении. Какое оно?

В самом деле, обещал. Надо выполнять.

– Прекрасное.

– И все?

– Этого мало?

– Ну… – она огорченно вздыхает. – Я думала…

– Тебе самой скоро предстоит ровным счетом то же самое.

– Как это?

– Когда на свет появятся твои собственные дети, ты испытаешь не менее замечательные чувства, поверь. Ведь Пробуждение – это всего лишь начало новой жизни. Просто – Начало.

Она обернулась и посмотрела на меня. В последний раз. А потом сказала то, что я не ожидал услышать:

– Я буду скучать.

Спустя несколько вдохов звук легких шагов растворяется в тишине коридора.

Конечно, будешь. Но смею надеяться, недолго: время имеет обыкновение зарубцовывать раны. Да, они будут ныть. Сырыми осенними вечерами. При перемене погоды. После тяжелого похмелья. Но болеть по- настоящему уже не будут способны. И в этом состоит главная прелесть жизни: непрекращающееся движение. А вот мне предстоит остановиться…

Ну что, драгоценная, попрощаемся?

«Надо бы…»

Что скажешь хорошего? Пожелания на дорожку будут?

«А зачем?… У тебя есть все, что нужно: и Дверь, и Ключ… Хотя… Я знаю, что сказать на прощание…»

Да? Кажется, я тоже знаю.

«Разумеется, знаешь…» – последняя улыбка. Спокойная и нежная. А потом я слышу: «Yerrh Ssa’vaii A’hen-na Rohn…»

Ответить на это можно только одним образом.

Ssa’vaii.

И я опрокидываю в рот содержимое бокала.

«Алмазная роса» не имеет запаха и вкуса: вода и вода. Но она заставляет тело цепенеть, словно от холода. Неподъемно тяжелые веки падают на глаза, голова касается подушки, но все это происходит уже не со мной…