Вечером появился Алекс. Судя по всему, происшествие его не особенно взволновало. Наблюдая за тем, как он сидит и пьет кофе, я очень сожалела, что не обладаю даром читать чужие мысли. И вместе с тем радовалась этому. А еще пыталась понять, что такого важного могла вспомнить Нина? Кого и когда она видела? Допустим, Лебедева. Он не раз приезжал к Виоле. Старался соседям на глаза не попадаться, и причину, которую он назвал, объясняя мне это, особо серьезной не назовешь, но следователю об их отношениях известно, и скрывать их сейчас нет никакого смысла. А если Нина видела его здесь в день убийства? Тогда он из свидетелей сразу превращается в подозреваемого. Но почему Нина раньше о нем не рассказала? А почему соседи вообще промолчали, что Виолу часто кто-то навещал?
После такого любовника, как Алекс, Лебедев вряд ли выглядел особенно привлекательно в глазах Виолы. Он же был влюблен в нее по-настоящему. Поссорились, и он ее убил? Уверена, эта мысль пришла в голову не только мне, и его алиби тщательно проверяли. Установить точное время смерти невозможно. Что, если Виола погибла раньше или несколькими часами позже? Что тогда останется от алиби? Лебедев до сих пор не арестован, значит, повода подозревать его нет. Виола покинула Павловск в 7.15, в восемь Лебедев был уже на работе. За сорок пять минут немыслимо напасть на девушку, привезти ее к турбазе «Крутой Яр», повесить, точно куклу, на ветку сосны и вернуться в Павловск. К тому же отсутствует мотив. Допустим, поссорились. Накануне вечером? А утром он поджидал ее на дороге? Тогда это не ссора, в результате которой один убил другого по неосторожности, а хладнокровное убийство. Лебедева из подозреваемых можно смело исключить. Значит, все-таки Алекс. В момент убийства он был за границей. Это он так сказал. Стоит ли верить его словам? Он мог быть здесь, именно об этом и вспомнила Нина. Его алиби никто не проверял, потому что следствию неизвестно об их отношениях с Виолой. Вот и причина, по которой он так не хочет иметь с ними дело.
Взглянув на Алекса в очередной раз, я решила: находиться рядом с ним чересчур серьезное испытание, буркнула:
– Хватит мне глаза мозолить. – И с облегчением вздохнула, когда он ушел.
Через два дня хоронили Нину. Накануне съехались родственники, их оказалось немало. Ко мне зашла Прасковья, смерть подруги она переживала очень тяжело, горько сетовала, что теперь одна осталась.
– Надо бы Таньке позвонить, – вздохнула она. – Может, приехала бы проститься. Хоть у гроба грехи бы друг другу отпустили. Теперь уж делить нечего… Дом, наверное, продадут, хотя сестра вроде хотела его себе оставить…
– Прасковья Федоровна, а что конкретно Нина про ухажера моего сказала? – решилась спросить я.
– У меня с несчастьем этим всю память отшибло. Вроде сказала: «Не пойму, на кого он так похож. Где- то я его точно видела».
Уверенности это не прибавило. Где-то видела – одно, а на кого-то похож – совсем другое. Кстати сказать, Алекса Нина видела не раз. Почему тогда подобные мысли только несколько дней назад появились?
Траурная процессия двигалась мимо моих окон, а я не выдержала и расплакалась, точно хоронили близкого мне человека. Вдруг возникло желание немедленно уехать отсюда. Вернуться в привычную обстановку и забыть о своем расследовании. Вместо этого я позвонила Лебедеву и попросила узнать, где сейчас находится жених Ларисы – дочери покойной Нины. От Прасковьи я знала, что фамилия его Сидоренко. Еще несколько лет назад он жил в Павловске, работал шофером и довольно часто появлялся в Лебяжьем, привозил в магазин продукты.
– Зачем тебе этот Сидоренко? – спросил Лебедев.
– Хочу с ним поговорить.
– О чем?
Ответ на этот вопрос я и сама не знала. Наверное, просто на месте не сиделось, уж очень скверные мысли одолевали.
Через час Лебедев перезвонил.
– Он в пожарной части водителем работает. Приезжай в Павловск, я тебя встречу…
Собралась я за пять минут, все еще плохо представляя, о чем стану говорить с Сидоренко. Машину Лебедева я увидела, как только въехала в город. Открыв окно, он помахал мне рукой, предлагая следовать за ним. Через десять минут мы тормозили возле пожарной части, располагалась она в самом центре, в здании, которому было никак не меньше ста лет. Украшала его каланча, сложенная из красных кирпичей. На смотровой площадке замер пожарный, я не сразу поняла, что это одетый в форму пожарного манекен, и выдумку оценила.
– Креативно мыслят, – кивнула я в сторону пожарки, выходя из машины. Лебедев успел покинуть «Хонду» раньше и джентльменски распахнул мою дверь.
– Городку похвастать особо нечем, а тут хоть какая-то достопримечательность… – Видя мою нервозность, он тут же заговорил серьезно: – Сидоренко сейчас здесь. Местное начальство меня хорошо знает и не будет возражать, если он на полчаса отлучится. Надеюсь, пожара за это время не произойдет.
Железную дверь нам открыл мужчина в форме и провел в помещение, которое назвал «караулкой». Небольшая комната с лавкой вдоль стены, плюшевым диваном и стареньким телевизором на тумбочке. Комната была пуста, провожатый кивнул нам:
– Устраивайтесь. – И ушел.
Минут через пять в комнате появился мужчина лет пятидесяти, толстяк среднего роста, успевший облысеть. Лицо ничем не примечательное, смотрел он настороженно.
– Приветствую, – буркнул преувеличенно сурово. – Что за нужда родной полиции человека от работы отрывать?
– За то, что оторвали, извините, – сказал Лебедев. – А нужда вот какая: хотели поговорить о той давней истории, когда ваша невеста пропала.
– Лариса? Это вы верно сказали: давняя история. Сколько лет прошло: двадцать пять, двадцать шесть? Чего вдруг вспомнили? Неужто отыскали чего?
– Ответить на этот вопрос я не могу, служба такая, не на все вопросы ответишь. А вот Яна Дмитриевна вам все-таки вопросы задаст. Вы присаживайтесь. И не беспокойтесь, много времени мы у вас не займем.
– Занимайте на здоровье, надо так надо, я что, не понимаю? Хотя все сроки вышли. Уж если ее сразу не сыскали, теперь и вовсе… Бежит время… Мой младший осенью в армию пойдет, а старшему на Покров свадьбу сыграем. Вот такая жизнь.
Он устроился на скамейке и выжидающе смотрел на меня. Лебедев кивнул, предлагая перейти к вопросам, а я вздохнула, собираясь с силами. На мои вопросы Сидоренко отвечал спокойно и весьма подробно. Но ничего нового я не узнала. Слишком много времени прошло с той поры, хотя, как выяснилось, на память Сидоренко не жаловался.
– Значит, ни тогда, ни сейчас подозреваемых у вас не было?
– У меня? – усмехнулся мужчина. – Откуда им взяться? Я сам чуть подозреваемым не стал. Ясное дело, в тот вечер судьба свела Ларису с какой-то сволочью… может, на кошелек ее позарился или ею попользоваться хотел… Мне она долго по ночам снилась, год, даже больше. Вроде звала меня. Я даже в церковь ходил, к батюшке. Он сказал: душа ее помина просит… А я не верил, что померла, все надеялся, может, найдется… всякое случается…
– Вы думали, она после ссоры с вами могла куда-то уехать?
– Нет, не думал. Куда ей ехать? Она же беременная была. По стране с пузом колесить не станешь.
– Лариса была беременная? – пробормотала я, чувствуя спиной знакомый холодок.
– Дело-то обычное, – пожал он плечами. – Чего удивляться? Следователю ничего говорить не стал, чтоб мать Ларисы не узнала. И без того тошно. Мы с ней и поссорились накануне из-за ерунды, из-за платья. Она платье себе выбрала в обтяжку, срок у нее три месяца, а живот уже заметный, наверное, крупный ребеночек-то был… У моей, когда она пацанами беременная ходила, на таком сроке ничего не видать… В общем, я возьми и скажи: зачем тебе платье в талию, если талии уже нет? Ну, она и обиделась, принялась на меня кричать… бабу на сносях только задень. Потом расплакалась, правда, говорит, уже заметно? Хотела матери после свадьбы сказать, а теперь придется раньше времени сознаваться.
