– Если я сегодня твой водитель, то предпочел бы свою машину.
– Когда-нибудь слышал о медвежьей услуге? – съязвила я.
– Слышал. Уверяю тебя, это не наш случай.
Я побрела вслед за ним к его роскошной тачке, злясь на себя за это. Алекс из тех мужчин, что привыкли командовать. Похоже, он и мысли не допускает, что может быть иначе. Он завел машину и вопросительно взглянул на меня.
– В город?
– В Киреевск.
– А где это?
– В соседней области.
Он включил навигатор, на экране возникла карта, и я принялась ее разглядывать с преувеличенным усердием.
Поселок мы быстро покинули. Оказалось, что Киреевск совсем рядом, в нескольких километрах отсюда граница двух областей, а город располагался очень близко к границе. Лебяжий, Киреевск и место, где мы нашли Виолу, образовывали треугольник, если соединить три точки линиями. Я была в том состоянии, когда даже такая ерунда вызывает подозрения. Или не ерунда и в этом что-то есть? Место, где она родилась, место, где провела последние дни своей жизни, и то, где ее убили. Хотя этот факт под вопросом.
Я таращилась на экран с таким чувством, точно ждала озарения, внезапной разгадки… Но если озарение и блуждало рядом, то в тот день меня не посетило.
– Может быть, расскажешь, что за беда приключилась с твоей подругой? – спросил Алекс, косясь на меня.
– Ты сегодня мой водитель, вот и сосредоточься на дороге.
– Любовная драма?
– К чему задавать вопросы, ты ведь не сомневаешься, что я все просто выдумала.
– Не сомневаюсь. Так что тебе вдруг понадобилось в соседней области?
– Тебе известно место рождения Виолы?
– Ах, вот как… Значит, Киреевск?
– Там живет ее мать. Ты с ней знаком?
– Разумеется, нет. Тебя предстоящая встреча так взволновала или есть еще что-то?
– Дата рождения. Ее ты помнишь?
– Я же джентльмен, – пожал он плечами. – Тридцатое ноября.
– Теперь ты знаешь, когда я появилась на свет. Год тоже совпадает.
Он внимательно посмотрел на меня.
– И что ты думаешь по этому поводу?
– Я не знаю, что думать. Но в подобные совпадения не верю.
– И надеешься, что ее мать как-то это объяснит? – Я пожала плечами, а он кивнул.
Киреевск мало чем отличался от Павловска, в котором я была недавно. Те же пятиэтажки, та же площадь, правда, в центре площади оказался памятник Ленину. Разбитые дороги и пестрые вывески магазинов. Смени название на указателе, и запросто можно города перепутать.
Улица Мира начиналась прямо от площади. Дом номер тринадцать – унылое трехэтажное строение под шиферной крышей. Во дворе покосившиеся сараи, развешенное на веревках белье, две клумбы, заросшие крапивой, и бездомные собаки, лежавшие в тени.
Двери всех трех подъездов распахнуты настежь, судя по табличкам с указанием квартир, нам нужен тот, что в центре.
– Очки не снимай, – сказал мне Алекс. – Как бы не пришлось вызывать мамаше «Скорую». И дай мне возможность самому начать разговор.
– Ты собирался ждать в машине, – напомнила я.
– Передумал.
Мы поднялись по деревянной лестнице на третий этаж и позвонили в дверь, снабженную номером двадцать четыре. Не открывали довольно долго, и я начала нервничать. Наконец послышались шаркающие шаги, и хрипловатый голос произнес:
– Кто?
– У нас несколько вопросов к Крымовой Лидии Васильевне. По поводу ее дочери, – туманно ответил Алекс.
– Сколько можно ходить, – проворчали из-за двери. – Не можете убийцу найти, так и скажите…
Дверь открылась, и я увидела женщину, неряшливо одетую, с седыми волосами, стянутыми в пучок на затылке. Женщина опиралась на палку, взгляд отсутствующий, она как будто смотрела сквозь меня. В первое мгновение я подумала: она просто выпила лишнего, спиртным от нее действительно пахло, а потом стало ясно, она едва видит. Алекс это понял раньше меня, сунул ей под нос водительское удостоверение и представился следователем, имя, кстати, назвал свое.
– Да убери ты свои документы, – махнула рукой женщина. – Все равно не вижу, что в них написано. Пришли, так проходите.
Тяжело опираясь на палку, она побрела в единственную комнату. Бедность, пьянство и болезни – эти три слова как нельзя лучше передавали впечатление от увиденного. Единственной дорогой вещью здесь был телевизор. Обои выцвели и порвались во многих местах, шифоньер с перекошенной дверцей, стол, заваленный упаковками таблеток, и графин с подозрительного вида жидкостью.
– Садитесь, – кивнула женщина, указав на диван. В углу незастеленная постель, ворох грязного белья.
Женщина показалась мне старой, лет семидесяти, я сомневалась, что это мать Виолы. Вряд ли папу могла заинтересовать подобная особа. Хотя двадцать шесть лет назад она наверняка выглядела привлекательнее. Болезни и выпивка никого не красят.
– Беда, – сказала женщина, опускаясь в кресло. – У меня смолоду зрение плохое, а тут со дня на день совсем ослепнешь. Операцию надо делать, а я боюсь. Будет ли толк? Да и сердце слабое. Деньги-то не нашли?
– Деньги? – переспросила я, не очень понимая, что она имеет в виду.
– Ну да. Я же говорила, у дочки были деньги. Должны быть… жила она шоколадно. Все по заграницам, разодетая, как фифа. Не все, чай, спустила, чего-нибудь да осталось.
«Значит, это все-таки мать Виолы, – с тоской подумала я. – Неудивительно, что девушка предпочла сюда не возвращаться».
– Деньги не нашли, – ответил Алекс. – Нам придется задать вам вопросы, на которые вы уже не раз отвечали… заранее приношу извинения.
– Задавайте, дел у меня не то чтобы много, могу и с вами посидеть. – Алекс выразительно взглянул на меня, а я попыталась собраться с мыслями. Невозможно вот так в лоб спросить: от кого вы родили ребенка?
– Когда вы в последний раз видели дочь? – неуверенно начала я.
– В августе прошлого года. Я все подробно вашим рассказывала… Явилась она в начале августа, числа не помню. Привезла подарки, денег дала… ночевать осталась, хоть и ворчала, не по нраву ей моя квартира. Утром в клинику меня отвезла, в областной центр. Сказала, что операцию оплатит. А я ложиться боялась, ну, мы по дороге поскандалили. Она уехала, и я ее больше не видела. Хотя звонила она примерно раз в неделю, все на операции настаивала.
– Вы знали, где она живет?
– Думала, опять за границу укатила. Потом ваши сказали, неподалеку она была. Конечно, зачем у матери жить, лучше в чужих людях… Дом снимала, деньги, видно, бешеные… Ей на месте никогда не сиделось, в семнадцать лет упорхнула из дома. Я-то думала, будет мне на старости лет поддержка, а она за все эти годы и была-то у меня всего ничего. Приедет и нос воротит, все ей не так да не эдак. Наверное, есть в этом моя вина. Очень я ее разбаловала. Жила она точно принцесса. Имя ей дала Виола, чтоб, значит, не такое, как у всех. Вот тут по телевизору говорили, имя на человека влияет. Может, назови я ее как попроще, и она бы другой стала. Ей хотелось быть лучше всех, и чтоб одеваться, и чтоб машина была, чтоб мужики вокруг вертелись. Ну и то надо сказать, выросла красавицей. А у нас здесь что? Лет с четырнадцати
