ежедневные язвительные зарисовки новой Голгофы, которую лондонцы называют Сити, отчасти смягчают его безграничное самодовольство. (Эй, внимание, дамы, вот идет мистер Совершенство… и знаете, кстати – он не женат! И такие отличные манеры. И такой высокий!)

Вялый и недовольный Грэм, жалующийся на похмельный синдром, появился вскоре после восьми и принес с собой по просьбе Люси, позвонившей ему по мобильнику, старую оксфордскую футболку, пару тренировочных штанов и спортивную обувь. И хотя все это было мне великовато (я худой, и рост у меня пять футов одиннадцать дюймов, а не шесть футов два дюйма, как у Грэма), я все равно был благодарен. Похоже, Грэму нравилось собирать никуда не годное тряпье, захламляя им квартиру, так что его благотворительные дары могли оказаться и похуже. Очевидно, меркантильности в его душе не меньше, чем тяги к искусству.

Пока Люси надписывала этикетки для коробок, а Грэм аккуратно заворачивал и паковал посуду, я принял душ и переоделся, прежде чем присоединиться к их перепалке, мужественно игнорируя ползучий Армагеддон у меня в голове.

В том, что осталось от кухни, Грэм поливал теплой водой пакетики с опилками и с постным видом выдавал полученное за «чашечки чая». Люси тем временем объявила нам следующий план: поскольку грузовик должен был вернуться к часу, нам в первую очередь предстояло перенести в машину мебель. После этого в нашем распоряжении будут лишь ограниченные возможности «рено», принадлежавшего Люси, для перевозки мелочей и «лендвастера» Грэма, который подойдет для крупных коробок.

Слушай, Люси, но около трех мне придется уйти. У меня встреча, – сказал Грэм. Вероятно, в такой ранний час никому не была свойственна преданность и готовность помогать ближнему. – Впрочем, я смогу вернуться попозже, если это будет нужно… и даже захватить с собой пару парней, если вещи из столовой ты тоже собираешься перевозить сегодня.

Люси улыбнулась:

– Спасибо, ничего не нужно, Грэм. Ты очень добр. Но на самом деле я хочу только погрузить в машину письменный стол и вон тот большой книжный шкаф еще до твоего ухода. Папа вчера привез на новую квартиру кровать и диван в гостиную. А обеденный стол и стулья в столовой принадлежат Белле.

– Ну, что же, пусть она позвонит мне завтра, когда объявится. Если ей что будет нужно…

– Она приедет завтра очень поздно, но я скажу, что ты готов ей помочь. – Люси обернулась ко мне: – Ты в порядке, Джасп?

– Да, со мной все хорошо, спасибо, – я слабо улыбнулся в ответ.

Люси положила руку мне на голову:

– Извини… тебе что, не нравится чай?

– Нет. Да. Хорошо. Со мной все будет в порядке. Просто я немного… – Я прочистил горло.

Она состроила гримаску Грэму и сказала тихо:

– Джаспер жуткий зануда в том, что касается чая и всякого такого. Он слишком долго жил один.

Грэм пожал плечами и ответил покровительственным тоном:

– Нет ничего плохого в том, чтобы быть занудой. Почти все люди зануды. Это не самое страшное.

– Спасибо, ты прав, – откликнулся я.

К девяти утра мы все упаковали – поднимали вещи и перетаскивали их волоком, переворачивали и сооружали сложные построения из коробок, толкали и затягивали веревки, поднимали тюки и опускали их, ходили вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз по этим чертовым ступенькам. Почему у женщин всегда так много барахла? Зачем им все это нужно? Горы одежды и обуви, бесчисленные туфли, сумки, пакеты; а еще туалетный столик, и снова коробки с одеждой (на этих аккуратные этикетки: «хранить два года», «зима» или – самая невероятная – «ненужное»); а потом книжный шкаф и еще одно зеркало, завернутое в отвратительного коричневого цвета одеяло, которое все время норовило упасть на пол. А потом письменный стол. Проклятый письменный стол!

Единственный перерыв в этой утомительной суете выдался, когда мы ехали по городу в кабине переполненного грузовика, утопая по колено в культурном слое пакетиков из-под чипсов, упаковок от гамбургеров и оберток от шоколадок, великодушно оставленном нам предыдущими поколениями перевозчиков всякого дерьма.

Потом грузовик уехал, и остатки вещей мы доставили на новую квартиру на машине Люси. Было уже шесть вечера, когда мы наконец покончили с переездом.

В шесть тридцать девять я проснулся второй раз за этот день. И во второй раз подряд без всяких извинений и предупреждений нырнул с головой прямиком в die Scheisse.[26]

Похоже, я задремал под убаюкивающее урчание «рено», когда мы с Люси в последний раз отъехали от квартиры ее матери в Фулхэме; а разбудила меня, очевидно, внезапная тишина, наступившая, когда автомобиль остановился.

Естественно, я давно позабыл об опасности, связанной с возвращением в свою квартиру, и уже начал потихоньку мечтать о ночи с Люси в доме ее отца, в pied a terre [27] в Блумсберри. Родители Люси – Дэвид и Вероника – многократно разводились и разъезжались, но как раз в данный момент снова решили жить вместе в Фулхэме, хотя отец Люси и оставил за собой отдельное жилье. К счастью, тогда они оба уехали в Шотландию на уикенд – что-то вроде тура по местам изготовления виски в честь очередного воссоединения семьи. Поэтому они не могли наблюдать за нарастающим стрессом, который испытывает приятель их дочери, таскаясь с коробками и пакетами в гараж и обратно к машине. Поездки в Блумсберри вполне можно было ожидать, тем более что Люси провела там несколько недель, пока готовилась к переезду, а многочисленные агенты по недвижимости попусту тратили ее время и лгали, расхваливая достоинства жилья, которое она уже видела или только собиралась посмотреть, прежде чем решиться на покупку. Возможно, я думал, что в качестве прелюдии мы заедем в какой-нибудь восстанавливающий силы маленький ресторанчик, а потом проведем полную приглушенной нежности ночь под пуховым одеялом в гостевой комнате. Но на этом фантазия иссякала. Я был слишком усталым, чтобы планировать что-то определенное. Я был вымотан до предела.

Вообразите же мой ужас, когда я открыл сонные глаза, потянулся, собрался с силами и вдруг понял, что Люси припарковалась… около моего собственного дома. Именно так: мы оказались там, где все началось рано утром: в доме 33 по Бристоль Гарденс. Во всем его великолепии – яростном и неоспоримом.

Мне оставалось только гордиться тем, что я не запаниковал. У меня ни один мускул на лице не дрогнул. Перед лицом надвигающейся катастрофы я широко зевнул и буркнул:

– Я, кажется, задремал. – потом выдержал небольшую паузу, прежде чем продолжить так же лениво и безразлично: – Эй, а зачем ты нас сюда привезла?

– Я хотела взять твои ключи, – ответила она. – Иначе завтра все будут на работе и ты не сможешь попасть в дом.

Я решил воспользоваться последним, ускользающим шансом: короткий одиночный забег через дорогу, звонок Роучу, спасительный голос из-за двери, преувеличенно радостный жест большим пальцем вверх – чтобы показать Люси, как все удачно складывается, стремительный подъем по лестнице, быстрое извлечение собственных ключей, стремительная проверка состояния квартиры, моментальный сбор нужной одежды и такой же торопливый спуск назад, к «рено», потом Люси жмет на газ, и мы отьезжаем… Но слишком поздно! Дверца машины со стороны водителя уже открылась, и внутрь проник холодный воздух.

– Все в порядке. – я постарался словами удержать ее на месте. – Я обернусь за пару секунд.

– Я могу пойти с тобой, – ответила она. – Тебе ведь нужно переодеться, если ты собираешься со мной пообедать.

Не то чтобы я сильно беспокоился о том, что Сесиль может все еще болтаться по квартире, сгорая от гнева и раздражения. Нет – печальная и горькая правда заключалась в том, что даже в случае отсутствия la fille francaise во плоти, состояние спальни не оставит ни малейших сомнений в том, какие события в ней разворачивались. Бокалы из-под вина, остатки ужина, бутылки, разбросанные на полу вещи, пепельница с окурками, следы косметики на подушке… О боже! Все было против меня. Ни минуты, чтобы замести следы или постирать белье. Единственный досадный провал в памяти – и внезапно вся налаженная система рушится, а я рискую оказаться лицом к лицу с разъяренной баньши, исполненной