что в КГБ бывают такие сочные бабёнки. Почему-то представлялось, что там только строгие мымры», — подумал он и повторил вслух: — Жаль…

Женщина ушла, сунув руки в карманы своего клетчатого пальто. Виктор проводил глазами её ноги, с наслаждением слушая тонкий стук, издаваемый каблуками её сапожек…

Каждую минуту прибывали новые машины, из них выходили руководители Советского Союза: члены Политбюро, члены правительства, на которых он смотрел всегда только через экран телевизора. Никогда раньше Смеляков не видел этих людей так близко, никогда не слышал их голосов, никогда по-настоящему не осознавал, что они были такими же, как и все — людьми из крови и плоти.

— Андрей не приезжал ещё? — спросил кого-то из них хмурый Пономарёв[43], оглядываясь и выискивая глазами среди прибывших гостей Громыко[44], министра иностранных дел СССР.

Услышав эту фразу, Смеляков испытал настоящее потрясение.

«Не может быть, не может быть! Эти люди — такие недосягаемые для всех! — запросто называют друг друга по имени. Просто по имени! Я даже подумать не мог, что они могут существовать без отчества, без фамилии, без обращения к ним с неизменным “товарищ”… Как странно… Для всех нас они — столпы… И чтобы вот так, без регалий, без всяких этих официальных штучек… Уважаемый Андрей Андреевич Громыко… А тут вон как получается — Андрей ещё не приехал? И никакого отчества, никакого высокого звания… Удивительно всё это, непостижимо…»

Прошло три часа, и перед Смеляковым вновь появилась сотрудница «семёрки».

— Ну что? спросила она. — Неужели он ещё не выходил?

— Ганс Шторх? Нет, не выходил.

— Ты уверен? — она подошла вплотную к Виктору, и он почувствовал, что исходивший от неё запах карамели.

— Уверен.

— Давай связь проверим, — она шагнула в будку, — раз уж я пришла.

В будке вдвоём было тесно, они стояли почти вплотную друг к другу.

— Ну? — она нетерпеливо дёрнула головой, и тяжёлые груди её качнулись под пальто.

Виктор пожал плечами:

— Что «ну»?

— Нажми, — она вновь нетерпеливо тряхнула головой.

— Пожалуйста, — он поднял руку, но не поднёс её к лежавшему в кармане сигнализатору, а мягко положил её на женскую грудь и надавил пальцами, — нажал…

Женщина помолчала несколько секунд, разглядывая его лицо.

— Что ж, это было очень приятно. Знаешь, ты такой прыткий, что ты мне даже нравишься. Может, мы даже увидимся как-нибудь, но сейчас у меня работа. И сейчас мне надо, чтобы ты нажал на кнопку сигнализатора. Справишься с этой непростой задачей?

— Пожалуйста, — повторил Смеляков, немного смутившись, и нажал на кнопку передающего устройства.

Женщина, наклонив слегка голову к воротнику пальто, проговорила:

— Триста пятнадцатый, триста пятнадцатый, это проверка…

Виктор внимательно смотрел женщине в лицо.

— Ну что ж, удачи тебе, — улыбнувшись, она быстро пошла в сторону Кропоткинской улицы.

— Так мы увидимся? — крикнул ей вслед Смеляков.

Она не ответила.

Шторх пробыл на приёме почти до конца и вышел с американским корреспондентом Саймоном. Слегка покачиваясь, он буквально рухнул на переднее сиденье «вольво» с американскими номерами, и они плавно выехали с территории посольства. Виктор послал два коротких сигнала и с теплотой подумал о мягкой груди, запахе карамели и чудной женщине, принявшей этот незамысловатый сигнал…

— Ладно, пусть так, — прошептал Юдин, разглядывая из окна активное движение в Кропоткинском переулке. — Пусть вас там целая свора собралась. Только я тоже не лыком шит… Сегодня вы все на стрёме, а через пару дней я начну действовать… Вот тогда мы и свидимся, вот тогда мы и посмотрим, кто кого…

Юдин прошёл на кухню и достал их холодильника початую бутылку водки. Запрокинув голову, он сделал большой глоток, поморщился и поставил бутылку на стол возле тарелки с толсто нарезанным ломтями докторской колбасы.

Из висевшего на стене старенького радио доносился чей-то твёрдый голос, читавший торжественную речь:

— Пятьдесят восемь лет отделяют нас от величайшего события, не имеющего себе равных по воздействию на ход мировой истории. И сегодня, в этот торжественный час, перед мысленными взорами каждого из нас во всём величии предстаёт образ вождя революции, её вдохновителя и организатора Владимира Ильича Ленина, — голос сделал многозначительную паузу, в которую лавиной ворвались оглушительные аплодисменты. — Оживают в памяти незабвенные символы и картины Октября: Смольный, легендарная «Аврора», отряды вооружённых рабочих и матросов, штурм Зимнего дворца…

— Что б вы сдохли со своим штурмом, — проворчал Юдин. — Да неужто вы никогда не прекратите эти свои торжественные завывания? — он снова схватил бутылку, глотнул из неё, бросил в рот кусок колбасы и лениво побрёл в комнату.

Голос продолжал вещать из радио:

— В каждую годовщину Октября, поднявшись ещё на одну ступень, мы оглядываемся на пройденный путь, по достоинству оценивая всё, что дала трудящимся великая наша революция. Пятьдесят восьмой год рождения своего социалистического государства советские люди встречают с хорошим настроением, в обстановке огромного политического и трудового подъёма…

— Да заткнись ты — отозвался Юдин и хлопнул дверью в комнату. — Значит так, завтра у нас суббота, воскресенье я тоже пережду, а вот в понедельник пора действовать. Хватит тянуть резину…

Праздники минули, начались будни.

Несмотря на поздний час, Владлен Анатольевич Макаров всё ещё сидел за столом в своём кабинете и в который уже раз перечитывал лежавшую перед ним на столе бумагу. Это была справка, составленная его заместителем. Справка, которая повергла Макарова в глубочайшее уныние. Анализируя полученную информацию снова и снова, полковник мысленно вёл разговор с двумя своими сотрудниками — Владимиром Нагибиным и Николаем Жуковым.

«Ну вот, Владимир Семёнович, как я и подозревал, не из служебного усердия вы беспокоились о чрезмерной, как вам казалось, либеральности товарища Жукова. Вот видите, лежит передо мной отчёт о его работе. И о вашей работе тоже… Даже не знаю, чьи… проступки, назовём это так, озадачили меня сильнее… Оказывается, разрабатывая гражданина Серёгина, вы чрезмерно увлеклись его сестрой. Вы же не станете отрицать, что вступили с Валерией Германовной в интимную связь? Ну, хорошо, что не отказываетесь. Было бы глупо с вашей стороны… Не понимаю только, как вас угораздило, Владимир Семёнович. Валерия Германовна, конечно, женщина весьма привлекательна, было бы безумием оспаривать этот факт. Но ведь вы — профессионал, вас учили контролировать себя, товарищ Нагибин, а вы втюрились, как мальчишка, голову потеряли. И ведь вам-то, Владимир Семёнович, лучше других было известно, что к Анатолию Германовичу Серёгину уже начались подходы со стороны иностранных спецслужб. Могли быть такие же подходы и к его сестре. И всё-таки вы позволили себе такую… беспечность! Как же так, Владимир Семёнович? Как же так? А если бы через Валерию Германовну англичане предприняли шаги для вашей вербовки? Ну да, машете рукой, мол, вы держали ситуацию под контролем… А как же, в таком случае, могло случиться, что вы нарушили устав? Каким образом эта женщина оказалась на конспиративной квартире,