— За серость!

— Господи! Что ты говоришь, Антоша! Да как у тебя язык-то поворачивается! Неужто ничего тебе не нужно, кроме жвачек и ярких этикеток?..

Валентина Терентьевна закрыла глаза и тяжело вздохнула, опустив голову на руки. Воспоминания о спорах с сыном разрывали её сердце.

— Вам нехорошо? — спросит капитан Тамаев.

Она кивнула.

— Хотите, я приду завтра? — предложил он.

— Завтра легче не будет. Да уж и рассказывать особенно-то нечего… Тянуло Антона моего туда, — она качнула головой, указывая за окно. — Болезненно и наивно тянуло. Он не понимал, что там такая же жизнь, просто более ухоженная… Не понимал он, не хотел понимать… Но разве могла я предположить, что он решится на побег? Ох, какой позор на мою голову? Какой стыд… Как же я людям в глаза смотреть буду после этого?

Смеляков пришёл на занятия раньше обычного и, сидя за столом, проглядывал конспекты по спецподготовке. В коридоре смена готовилась к заступлению на службу, замполит чеканным голосом зачитал сводку.

— В ночь на 15 апреля этого года из ИТК № 1 села Чернокозово Чечено-Ингушской АССР самовольно оставил место прохождения службы старший инспектор лейтенант внутренней службы Юдин Антон Викторович, 1950 года рождения, уроженец города Петрозаводск. Его приметы: на вид 25–30 лет, среднего роста, нормального телосложения, волосы светло-русые, лицо круглое, глаза голубые. Особая примета: над правой бровью шрам около двух сантиметров, полученный при падении с лыж в 1965 году. При задержании соблюдать осторожность. Юдин вооружён пистолетом Макарова с двумя обоймами.

«Почему? Зачем? — размышлял Смеляков — Ну вот что могло этому лейтенанту не понравиться? Он пятидесятого года, на четыре года старше меня, уже не пацан. Служил, служил и вот на тебе — дезертировал. И ведь был у него какой-то повод, какая-то причина…»

— Привет, Витёк, — в комнату вошёл Сытин. — Ты чего сегодня так рано?

— Не знаю, — Смеляков пожал плечами. — Проснулся что-то невесть когда, решил прогуляться. Побродил чуток по центру.

— В такой ветер-то?

— А что ветер? Хорошо, бодрит… Приятно по сонной Москве ходить. Спокойно. Знаешь, я всё ещё никак не привыкну к тому, что я в Москве. Порой мне кажется, что я вижу сон: эти улицы, троллейбусные провода, фонари, метро. Обожаю запах метро. Каждый раз, входя на станцию, вбираю в себя этот запах шпал и думаю: только бы не проснуться…

— Не сон, Витёк. Мы в Москве, работаем в милиции, в настоящий момент сидим в здании ООДП, сейчас к нам придёт Ирина Алексеевна и будет рассказывать нам о чём-нибудь красивом… Потрясающая она девушка, да?

— Да, — кивнул Смеляков, — и умная. Вот ты растолкуй мне, Дрон, как такая молодая может носить в себе такой объём информации? Когда она успела всё это запомнить? Ей же надо за нарядами следить, причёски там всякие, подруги, ну и вообще… Ей же всего двадцать четыре! Вон только что сводку по городу слышал, там о лейтенанте говорилось. Двадцать пять лет, дезертировал, прихватил с собой табельный «макаров». Если бы он был доволен службой, ну и вообще судьбой, то не сбежал бы! Понимаешь? И вот тебе два человека: один терпеть не может того, что делает, а другой любит своё дело. Это я уже про Ирину. С какой увлечённостью она читает нам лекции! И видно, что ей по душе именно сам предмет — искусство…

— Пожалуй, — согласился Сытин, — работа должна быть по сердцу, иначе — хана.

— А ты не задумывался, Дрон, мы-то по сердцу выбрали себе работу?

— Время покажет.

— Нет, не хочу, чтобы время показывало. Хочу сейчас знать, чувствовать, уверенным быть. Хочу без ошибок! — загорячился Смеляков.

— Без ошибок, старик, не бывает. На ошибках люди учатся. Слыхал такую пословицу?

— Не хочу ошибок.

Первого мая с раннего утра с улицы неслась громкая музыка.

Смеляков проснулся бодрым. Сегодня предстояло дежурство. В праздничные дни ООДП работал в усиленном режиме, как и все милицейские подразделения города. Вместо выходного все слушатели шли на дежурство, а сотрудники отдела, даже если у них был законный выходной, несли дежурство на улицах, одетые в штатское.

Виктор заступал на дежурство в обед. До этого времени он был свободен и чувствовал себя безмерно счастливым. Москва дышала в этот день как-то особенно, казалось, сам воздух был наполнен торжеством, величием и небывалой свежестью.

Выйдя из ванной, Виктор поспешил включить телевизор. Шла прямая трансляция с Красной площади.

На кремлёвской стене висели огромные гербы всех советских республик. Из репродукторов гремела музыка. По всему пространству Красной площади, испещрённому белой разметкой на брусчатке, двигались хороводы, тысячи людей в ярких национальных костюмах стекались пёстрыми стайками в причудливые узоры, разбегались парами, составляли многоярусные пирамиды, размахивали флагами. По периметру площади выстроились отряды, облачённые в белые спортивные костюмы, спортсмены держали в руках красные знамёна на длинных древках. Над трибунами вдоль кремлёвской стены, заполненными до предела, вились разноцветные надувные шары. На стене ГУМа, прямо напротив мавзолея Ленина, висело гигантское алое полотно, с которого взирали на людей бородатые лица Маркса, Энгельса и Ленина. Чуть в стороне виднелась не менее грандиозное полотно с изображением рабочих и крестьян, обтянутых кумачовыми лентами и колосьями пшеницы. Стена исторического музея, смотревшая на Красную площадь, была целиком закрыта размашистым изображением людей, устремившихся с флагами куда-то в будущее, на их волевых лицах была написана уверенность и решимость победить любые невзгоды.

С обеих сторон музея текли на Красную площадь ровные ряды участников красочного праздничного шествия. Под бравурную музыку отчеканили шаг, выстроившись правильным квадратом, люди, наряженные в красные костюмы, с красными же флагами в руках. Сразу за ними шагали, держа исключительно правильный строй, девушки в белых коротеньких платьях; каждая их шеренга протянула слева направо широкую красную ленту, что смотрелось со стороны необычайно красиво — белый живой квадрат, тонко расчерченный красными полосками. Позади них катился транспарант не менее чем в три человеческих роста, на котором было помещёно изображение Брежнева: генеральный секретарь стоял с приветственно поднятой рукой, с орденами на пиджаке.

После них появились шеренги мужчин в жёлтых майках, с красными флажками в руках и красными бантами на груди, а за ними промаршировали по-военному женщины в бледно-голубых нарядах, передвигая в середине своего правильного строя громадную конструкцию земного шара, увитую цветами и яркими лентами. Все эти шеренги уверенно двигались, поворачивая то вправо, то влево, и наконец замерли вместе с последними аккордами музыки на заранее указанных местах, выстроившись красивыми цветными прямоугольниками по всей площади.

В течение нескольких секунд над Красной площадью висела тишина, слышно было только, как шелестели тысячи алых флагов на ветру. Затем выстроившиеся перед мавзолеем шеренги людей сделали