Херцфельд узнал новости от одного друга и впервые после увольнения приехал в центральный офис Apple. Ему хотелось выразить соболезнования остаткам своего старого коллектива. «Для меня все еще было непостижимо, как совет директоров мог выгнать Стива, который, невзирая на все его недостатки, был душой и сердцем компании, — вспоминал Херцфельд. — Несколько человек из Apple II, которых раздражало высокомерие Стива, выглядели страшно довольными, кто-то надеялся в этом переполохе продвинуться повыше, но большинство сотрудников Apple были мрачны, печальны и тревожились о будущем». Поначалу Херцфельд думал, что Джобс согласится основать AppleLabs, в таком случае он готов был вернуться и снова работать вместе. Но судьба распорядилась иначе.
Несколько следующих дней Джобс безвылазно сидел дома, с закрытыми ставнями и включенным автоответчиком, пуская к себе только свою подругу Тину Редсе. Он целыми часами слушал записи Боба Дилана, особенно The Times They Are a-Changin. Шестнадцать месяцев тому назад, представляя Macintosh акционерам Apple, он цитировал второй куплет этой песни, который заканчивался ободряюще: «Кто сейчас проиграл, / Тот потом победит…»
В воскресенье вечером прибыла «спасательная бригада» из бывших соратников по Macintosh во главе с Энди Херцфельдом и Биллом Аткинсоном. Джобс не сразу, но все-таки открыл дверь и провел гостей в комнату рядом с кухней, одно из немногих помещений с мебелью. Он заказал на дом вегетарианскую еду, а Редсе помогла накрыть на стол.
— Итак, что случилось-то? — спросил Херцфельд. — Все действительно так плохо, как кажется?
— Нет, все еще хуже, — скривился Джобс. — Гораздо хуже, чем ты можешь себе представить.
Он обвинил Скалли в предательстве и заявил, что без него, Джобса, компания обречена. Он жаловался, что его нынешняя должность председателя — это одно название. Его перевели из прежнего офиса в маленькое полупустое здание, которое он окрестил «Сибирь». Херцфельд перевел разговор на старые добрые времена, и они принялись вспоминать о прошлом.
Как раз на этой неделе Дилан выпустил новый альбом, Empire Burlesque, и Херцфельд принес пластинку, которую они слушали на великолепном проигрывателе Джобса. Самая запоминающаяся песня, When the Night Comes Falling from the Sky, с ее апокалиптическим настроем, вроде бы весьма подходила для вечера, но Джобс остался недоволен. Она звучала почти в стиле диско, и он угрюмо стал доказывать, что начиная с Blood on the Tracks Дилан катится вниз. Тогда Херцфельд поставил последнюю песню, Dark Eyes. Она была акустическая, Дилан играл один, на гитаре и губной гармошке. Херцфельд решил, что медленная и печальная мелодия напомнит Джобсу его любимого раннего Дилана. Но Джобсу и она не понравилась, так что он отказался слушать остальные композиции альбома.
Его чересчур болезненная реакция вполне понятна. Ведь Скалли в известном смысле заменил ему отца, равно как и Майк Марккула и Артур Рок. И в одну неделю все трое от него отреклись. «Это оживило глубоко запрятанные, подсознательные воспоминания о том, как его бросили при рождении, — объяснял его друг и адвокат Джордж Райли. — Это тайная часть его личной мифологии, очень важный для него момент самоопределения». Когда от него отвернулись и Марккула, и Рок, он вновь почувствовал себя брошенным ребенком. «Меня как будто поколотили, дух вон вышибли, я даже вздохнуть не мог», — вспоминал Джобс много лет спустя.
Особенно тяжело ему было утратить поддержку Артура Рока. «Артур был мне как отец, — говорил потом Джобс. — Он взял меня под крыло». Рок рассказывал ему про оперу, он и его жена Тони приглашали Джобса к себе в Сан-Франциско и Аспен. Джобс, который не умел делать подарков, иной раз преподносил что-нибудь Року — например, привез ему плейер Sony из Японии. «Помню, мы как- то ехали по Сан-Франциско, и я сказал про здание Банка Америки: «Боже, какой ужас». А он ответил: «Нет, оно великолепно». И принялся поучать меня, и конечно же он был прав». Много лет спустя у Джобса навернулись слезы на глаза, стоило ему затронуть эту тему: «Он предпочел мне Скалли. Это меня просто убило. Я никогда и подумать не мог, что он меня бросит».
И вдобавок ко всем горестям его любимая компания переходила в руки человека, которого он считал идиотом. «Хорошо, совет решил, что я не гожусь на должность руководителя, это их право, — говорил он. — Но они допустили ошибку. Решения по поводу меня и по поводу Скалли им следовало бы принимать по отдельности. Пусть, по их мнению, я был не готов управлять Apple, но надо было уволить и Скалли тоже». Его личная обида постепенно проходила, но осталась злость на Скалли и чувство, что тот его предал. Их общие друзья пытались сгладить отношения. Как-то летом 1985 года Боб Меткалф, сотрудник Xerox PARC и один из изобретателей Ethernet, пригласил их обоих в свой новый дом в Вудсайде. «Это было чудовищной ошибкой, — вспоминал он. — Джон и Стив прятались друг от друга по углам и не обменялись ни единым словом. Я понял, что это не в моих силах. Стив — настоящий гений, но с людьми иногда ведет себя как полный псих».
Дела стали еще хуже, когда Скалли заявил группе аналитиков, что, по его мнению, Джобс не имеет никакого значения для компании, несмотря на должность председателя. «В администрации для Стива Джобса места нет, ни сейчас, ни в будущем. Я не знаю, что он будет делать», — сказал он. Его грубоватая откровенность шокировала собравшихся — всех до единого передернуло.
Джобс надеялся, что поездка по Европе поднимет ему настроение. В июне он полетел на ярмарку в Париж, где выступал на презентации Apple и посетил ужин в честь вице- президента Джорджа Буша-старшего. Оттуда он поехал в Италию. Джобс с Редсе ездили по тосканским горам на машине, а потом Стив купил велосипед и катался в одиночку. Во Флоренции он от души наслаждался архитектурой, обращая особое внимание на текстуру строительных материалов. Ему запомнились плиты из карьера Иль-Касоне около городка Фиренцуола. Спокойного голубовато-серого оттенка, они выглядели дорого, но вместе с тем создавали уютную атмосферу. Спустя двадцать лет Джобс выбрал именно этот песчаник из Иль-Касоне для облицовки пола и внешних стен в самых крупных магазинах.
Как раз в это время планировалось вывести Apple II на рынок СССР, и Джобс направился в Москву, где встретился с Элом Эйзенштатом. Было не так-то просто добиться от Вашингтона одобрения экспортных лицензий, поэтому они обратились в американское посольство, к торговому представителю Майку Мерину. Он предупредил их о строгих законах касательно предоставления технологий русским. Джобс рассердился. На выставке в Париже вице-президент Буш поддержал идею экспорта компьютеров в СССР, чтобы «разжечь революцию снизу». Потом они ужинали в грузинском ресторане, где подавали отличный шашлык, и Джобс продолжил свои гневные речи. «Где же вы усмотрели нарушение американского закона, когда очевидно, что это напрямую служит нашим интересам? — спрашивал он Мерина. — Если дать русским Mac, они смогут печатать любые газеты».
Джобс не упустил возможности продемонстрировать в Москве свою дерзость, без конца рассуждая про Троцкого, харизматичного революционера, который позднее впал в немилость и был убит по приказу Сталина. Приставленный к Джобсу сотрудник КГБ посоветовал ему умерить пыл. «Не надо говорить о Троцком, — сказал он. — Наши историки подробно изучили ситуацию, и мы больше не считаем его выдающимся человеком». Разумеется, это не помогло. Выступая в Московском университете перед студентами факультета вычислительной математики и кибернетики, Джобс начал речь с похвалы Троцкому. То был революционер, с которым он мог отождествить себя.
Джобс и Эйзенштат присутствовали на приеме в американском посольстве в честь Дня независимости. В благодарственном письме послу Артуру Хартману Эйзенштат отметил, что Джобс намерен расширять деятельность Apple в СССР в будущем году. «Мы предварительно планируем вернуться в Москву в сентябре». Казалось, будто оправдываются надежды Скалли на то, что Джобс станет «генератором идей» для компании. Но сложилось иначе. У судьбы были другие планы на сентябрь.
