страны, по данным NARAL. Почти треть акушерских и гинекологических ординатур не учили процедуре аборта в 1992 году, по сравнению с 8 процентами в 1976 году. А в то время как право юных женщин на аборт и их возможности получить его неуклонно уменьшались, прерогатива их родителей не позволять им делать аборт увеличивалась. По состоянию на 1999 год, законы об уведомлении или согласии родителей действовали в сорока штатах. Две трети девочек по собственной воле разговаривают со своими матерями или отцами, прежде чем решиться прервать беременность, и еще больший процент родителей поддерживают их. Но у девочек, которые не информируют своих матерей или отцов, обычно есть на то веские причины: многие уже испытали на себе домашнее насилие, а если признаются, получают еще больше насилия. Законы об уведомлении родителей не увеличивают общение внутри семьи, что является их целью. Вместо того они намного увеличивают риски для юных женщин, оттягивая их аборты. В итоге всего этого, как сообщила Американская медицинская ассоциация в 1993 году, такие законы «могут побуждать несовершеннолетних прибегать к отчаянным мерам. Стремление сохранять тайну является одной из лидирующих причин нелегальных абортов после 1973 года». Тем не менее пропаганда, утверждающая, что законы о родительском согласии и уведомлении защищают несовершеннолетних, оказалась эффективной. Большинство родителей и молодых женщин одобряют эти законы.
В конце 1990-х годов законодатели загнали беременных юных женщин в еще более тесный семейный загон, запретив любому неродственнику, будь то близкий друг семьи, доверенный священник или даже родственник, не являющийся законным попечителем данной несовершеннолетней, помогать ей прервать беременность. В 1996 году женщина из Пенсильвании была осуждена за «создание помех родительскому попечению», когда отвезла тринадцатилетнюю девушку своего девятнадцатилетнего сына в штат Нью- Йорк, где таких правил нет, чтобы та могла сделать аборт. (Молодой человек был осужден за эти добровольные отношения как за «изнасилование по закону».) Летом 1998 года в Конгресс был внесен законопроект, объявляющий федеральным преступлением перевоз (либо перевод пешком) несовершеннолетней через границу штата (из штата, имеющего законодательство о родительском согласии, в штат, где такого законодательства нет) с целью аборта. Спонсоры законопроекта заслушали показания экспертов - работников здравоохранения, которые назвали его «вредным и потенциально опасным», и Кэрен и Билла Белл, супружеской пары из Индианы, дочь которых по имени Бекки умерла от осложнений, вызванных подпольным абортом, потому что стеснялась рассказать им о своей ситуации. Тем не менее инициаторы билля продолжали рекламировать его как меру по защите детей, хотя название предлагаемого закона - Акт о защите попечения над ребенком, невольно выдавало его истинное намерение. Билль, принятый Палатой представителей в 1998 и 1999 годах, должен был защитить не ребенка, а попечение как таковое. Когда речь идет об аборте, подразумевали авторы законопроекта, жизнь беременной девочки не так ценна, как абстракция, называемая семьей.
«Досовременный» сюжет
В большей части развитого секулярного мира в двадцать первом веке аборт рассматривается как нормальная часть репродуктивной жизни женщин. Но в Соединенных Штатах связь между сексом и деторождением, не прерываемая контрацепцией и абортами, теперь принята политическими деятелями на всех уровнях. Результатом стали принудительные, неэффективные «решения» проблем внебрачной беременности, незамужнего материнства и зависимости от социальных пособий, которая полагается его следствием, включая воскрешенные законы о «совращении малолетних» и старую добрую «свадьбу под дулом пистолета». Политический центр сдвинулся так далеко вправо, а символические временные рамки - так далеко назад, что даже «мейнстримные» организации стали принимать анахронизмы и называть их инновациями. На своем трехдневном Круглом столе по подростковой беременности и профилактике, состоявшемся в 1998 году, почтенный гигант социальных услуг Лига детского благополучия не подняла тему прерывания беременности ни на одной из десятков секций и рабочих групп. Вместо этого Лига посвятила специальную серию совещаний вопросам организации одного из типичных мест действия мелодрам 1950-х годов - «домов для незамужних матерей».
Без аборта повествование о подростковом вожделении оказывается странным - и искусственным - образом отвязано от современной социальной реальности. Вместо трезвой политики антиабортное движение заново переписало досовременную притчу, в которой злой рок оборачивается еще более злым роком, грех сурово карается, а секс является причиной погибели матери, ребенка и общества. Нет больше обдуманности в сексе; нет и роли технологии, или безопасной контрацепции, или «планируемого родительства». Совсем нет облегчения, даже радости прекращения нежеланной беременности и вновь обретенной возможности и права для женщин решать, что они хотят делать со своими телами и своими жизнями и когда они хотят это делать.
Но современная социальная реальность никуда не делась, и девочки оказываются зажаты посередине. В этом причудливом матче за то, является ли внебрачное материнство моральным, между вымышленным персонажем из телесериала и реальным политиком мать-одиночка Мёрфи Браун отправила в нокаут своего хулителя Дэна Куэйла (бывший вице-президент США, который в своей предвыборной кампании 1992 г. ругал главную героиню одноименного телесериала - прим. перев.). В опросе 1994 года на вопрос, станут ли они матерями, если их репродуктивные годы будут подходить к концу при том, что у них все еще не будет мужа, больше половины девочек-подростков ответили утвердительно.
И все же на другой, темной стороне культуры пятнышко «незамужнего материнства» разрастается в густое, кровавое пятно. Отчаявшиеся девочки, включая старшеклассниц из среднего класса, перед которыми открыты все пути, прячут свою беременность, рожают в номерах гостиниц, заворачивают новорожденных в мешки для мусора и оставляют их, живыми или мертвыми, в подсобных помещениях и на помойках. Для этих юных женщин «попасться», то есть оказаться сексуальными существами и «матерями по несчастью», означает позор и отречение. Аборт стал чем-то абсолютно немыслимым, страшной тайной хуже любой участи, которую только можно себе вообразить. Для этих подростков не существует никаких репродуктивных «вариантов».
7. «Вычищение» удовольствия
Морис Бигелоу, «Половое воспитание» (1916 год)
В 1989 году, обозревая определения здоровой подростковой сексуальности, которые она собрала у сотен профессионалов на протяжении предшествующих лет, ветеран прогрессивного сексуального образования Пегги Брик отметила «глубокий провал во взрослом мышлении о подростковой сексуальности. Ряд понятий, центральных для человеческой сексуальности, отсутств[овали], - сказала она, - прежде всего, удовольствие, сексуальное удовлетворение и наслаждение и оргазм. Даже те взрослые, кто не верит в полезность обучения подростков 'просто говорить «нет»', не склонны защищать
Примерно в то же время, когда Брик сетовала на бесплодность мышления сексуальных педагогов, социолог Мишель Файн наблюдала ее на практике в городских средних школах. Также пораженная тем, что отсутствовало, Файн написала статью в Harvard Educational Review, озаглавленную «Сексуальность, школа и подростки женского пола: отсутствующий дискурс женского вожделения». Статья была о том, что официальная линия секспросвета состоит в том, что девочки хотят любви, но что они не хотели бы заниматься сексом и что они соглашаются на секс только в виде уловки, чтобы получить любовь. Так как считается, что эти поиски [любви] подвергают девочек риску эксплуатации со стороны неопытных мальчиков и грубых мужчин, темы обсуждений в классе сводились исключительно к женской виктимизации, сексуальному насилию и личной нравственности. В тех редких случаях, когда женское вожделение как-то обнаруживало себя, это был лишь «шепот», которым девочки «прерывали продолжающуюся [официальную] беседу». Симптомом этой проблемы было уже то, что несколько лет подряд статья Файн оставалась единственным обращением к теме вожделения в литературе о сексуальном образовании.
Мало что изменилось за прошедшее десятилетие. В то время как вожделение буквально захлестывает