нем содержится совсем не откровенная сцена, в которой мужчина, отказывающийся вырастать из своего детского тела (чтобы не участвовать в фашизме), занимается с взрослой женщиной тем, что некоторые интерпретируют как оральный секс. В 1990-х годах стали множиться случаи, когда служащие пунктов проявки фотопленки, проинструктированные сообщать в полицию о всех «подозрительных» снимках, «сигнализируют» о таких классических фотках «на память», как мама в ванне с ребенком, что приводит к арестам фотографов, а то и того хуже. В Нью-Йорке служащие фирмы Fotomat донесли об обнаженных снимках шестилетнего мальчика, сделанных его отцом - студентом-фотографом. Парня увезли из дома в наручниках, а его детей прямо в пижамах срочно госпитализировали в целях диагностирования «растления». Никаких признаков растления не нашли, и судить парня не стали, но запретили ему появляться у себя дома в течение двух месяцев и видеться со своей младшей дочерью. Синтию Стюарт, мать из Оберлина, штат Огайо, «замели», когда служащий пункта проявки усмотрел «порнографию» в снимке ее восьмилетней дочери, купающейся в ванне. Стюарт удалось избежать уголовного преследования (и потенциальной тюрьмы) только тогда, когда она согласилась публично заявить, что два из ее снимков можно интерпретировать как «сексуально ориентированные», и позволила прокурорам их уничтожить; также она согласилась пройти шестимесячный курс психотерапии. Хотя она находит унизительное лицемерие всех этих «мероприятий» омерзительным, она пошла на них, чтобы спасти дочь от травмы уголовного процесса.
style='margin-bottoЛожная безопасность
Поборники гражданских свобод называют все эти законы неконституционными, потому что в них отсутствует правовая определенность: разумный человек не может знать заранее, нарушает он их или нет. Они оттянули миллионы долларов налогоплательщиков от реальной заботы о детях и создали атмосферу пуританской слежки за всеми гражданами страны во имя сомнительной цели поимки небольшого числа людей, которые, предоставленные самим себе, возможно, не стали бы делать ничего более вредного для несовершеннолетних, чем мастурбация на картинки детей в купальниках.
Но законодательное наследие педофильской паники не только подрывает права, гарантированные Первой поправкой. Для американцев, осужденных за любые сексуальные преступления, законодательство, принятое в 1990-х годах, не без оснований можно считать жестоким и необычным, и при этом бессрочным, наказанием («жестокое и необычное» наказание запрещает Восьмая поправка к Конституции США - прим. перев.). К 1999 году, по данным Центра пропавших и эксплуатируемых детей, все пятьдесят штатов приняли «законы Меган», требующие регистрации освобожденных условно-досрочно сексуальных преступников и уведомления населения; более жесткие законы дают штатам больше прав на федеральные субсидии для правоохранительных органов. Во многих штатах такие осужденные обязаны регистрироваться независимо от природы совершенных ими преступлений. В 2001 году судья в Корпус-Кристи, штат Техас, приказал двадцати одному «регистранту» вывесить на своих домах и автомобилях знаки с надписью «ОПАСНОСТЬ: Зарегистрированный Сексуальный Преступник».
Игнорируя индивидуальные различия, политики привычно называют бывших осужденных сексуальными хищниками - выражением, внушающим мысль о ненасытном аппетите и острых зубах. Но в результате эскалации риторики в 1990-х годах даже слово «хищник» стало казаться недостаточно пугающим. Следуя примеру, поданному штатом Канзас в 1994 году, по стране расползаются законы о «сексуально-насильственных хищниках», позволяющие помещать на неопределенное время в психиатрические заведения [тюремного типа] тех осужденных за сексуальные преступления, которые отбыли свое наказание, но почитаются склонными совершить новое преступление. Чтобы получить статус «сексуально-насильственного хищника», заключенный должен проявить «психическую ненормальность» или «расстройство личности» - диагнозы приблизительно столь же точные, как «настоящий псих», и столь же распространенные, как «хроническое переедание». Они весьма ярко напоминают мне о «не поддающихся контролю желаниях» 1950-х годов.
Люди, работающие с сексуальными преступниками, предупреждают, что такая политика не может принести добра, даже наоборот, может приносить зло. Начать хотя бы с того, что риск совершения повторных преступлений у лиц, осужденных за сексуальные преступления, гораздо ниже, чем у отбывших наказание за другие виды преступлений. Тем не менее ярость против сексуальных преступников зачастую гораздо сильнее, и законы об уведомлении населения служат фокусированию этой ярости. С самого своего возникновения подобные программы провоцируют издевательства и линчевание, что только усиливает изоляцию бывших заключенных, делает их ко всему безразличными, приводя к эффекту, прямо противоположному желаемому. «Вы исключаете человека из общины, у него нет друзей, он ненавидит сам себя, и вы подкрепляете те самые проблемы, которые как раз и способствуют сексуальному злоупотреблению, - сказал мне Роберт Фриман-Лонго, бывший директор программы «Более безопасное общество» и президент Ассоциации лечения лиц, совершивших сексуальное злоупотребление. - Вы делаете из него лучшего сексуального преступника».
Некоторые повадки уголовной юстиции, помимо всего прочего, похоже, и не имеют никакой иной мотивации, кроме как держать публику «на взводе». Летом 1997 года Министерство юстиции Калифорнии устраивало эдакие «аттракционы» на штатных ярмарках, на которых оно вывешивало светодиодные экраны, бесконечно прокручивающие список зарегистрированных сексуальных преступников штата с указанием их адресов - шестьдесят четыре тысячи человек. Чего шокированные посетители не знали - так это того, что, так как в Калифорнии регистрации подлежат все, кто имел судимость за сексуальные преступления начиная аж с 1940-х годов, многие из «хищников» в этом списке были осуждены за мелкие проступки без жертв вроде пользования услугами проституток или предложения секса мужчине в гейском баре. Том Мастерс, директор программы исправительного лечения в Государственной больнице штата Орегон, описал подобную «политическую линию» достаточно лаконично: «Значительная часть уголовного законотворчества является функцией политики, а не реабилитации или общественной безопасности».
И функцией общественного здравого рассудка не является, добавлю я. В 1984 году, в начале мании «сексуального законотворчества», авторы финального доклада по проводившимся сенатором Уильямом Ротом Слушаниям по детской порнографии и педофилии подметили то, что они назвали парадоксом. «Хорошие законы часто дают новые аресты, - писали они, - что создает впечатление необходимости большего количества законов для обуздания того, что публика воспринимает как рост преступности». Тем не менее члены комиссии порекомендовали принять еще больше законов, которые создали еще больше бюрократии, еще больше агентов, еще больше расследований и еще больше арестов. А это, по словам Эрика Лотке из Национального центра заведений и альтернатив, создало еще один парадокс: у публики возникло ложное ощущение большей безопасности и в то же время большего страха.
В своей серии комиксов «К лучшему ли, к худшему» Линн Джонстон описала ту печаль и ощущение тупика, которые могут сопровождать эти противоречивые чувства. В одном из ее комиксов конца 1990-х годов отец по имени Джон мило беседует с пятилетней девочкой в супермаркете. Ее охваченная паникой мать несется по проходу. «ВАНЕССА!!! - кричит она. - Не разговаривай с этим мужчиной... мы не знаем, кто он такой!!!» Дома жена Джона пытается его утешить, в то время как он держит на коленях собственного ребенка. «Она просто защищала своего ребенка, дорогой», - говорит Элли. «Я знаю, - отвечает Джон. - Просто иногда я ненавижу мир, в котором мы живем». Читателю оставлялось домысливать, что именно в мире ненавидел этот архетипический родитель из поколения рожденных после войны - педофилов или паранойю.
Мать Ванессы делала «правильную вещь», как сказал бы местный полицейский, проводя инструктаж в детском саду или школе. Но, с точки зрения интересов ребенка, это была неправильная вещь. Паника по поводу взросло-детского секса, как и паника по любому поводу, порождает меньше правильных решений, чем неправильных, а неправильные решения могут быть фантастически неправильными. Решение генпрокурора Джанет Рино взять штурмом секту «Ветвь Давидова» в городе Уэйко, штат Техас, было основано в том числе на слухах о том, что на ее территории происходило «злоупотребление детьми». В возникшем в результате штурма пожаре погибли восемьдесят человек, в том числе двадцать четыре ребенка.
Попытки укрепить нуклеарную семью (семью в узком смысле, т.е. состоящую из родителей и детей - прим. перев.) путем разжигания подозрительности к незнакомцам раздробляют единое сообщество взрослых и детей; это может приводить к тому, что дети остаются беззащитными перед внутрисемейным
