В интервью Н. Прусаковой, редактору газеты 'Энергия', он попытался так объяснить свои действия:

17 марта этого года я делал такую попытку (остановить станцию. — Прим. ВТ.). Была очень похожая ситуация. За I квартал т.г. РАО ЕЭС России задолжало нам 6 млрд. рублей, платежи не шли совсем и тогда, отчаявшись, я 17 марта объявил что из-за задолженности потребителей с 26 марта Кольская АЭС прекращает им отпуск электроэнергии…

Запрет на забастовку АЭС, оговоренный Указом Ельцина и правилами эксплуатации электрических станций и сетей, играет на руку энергосистемам, которые, зная это, просто пользуются моментом, чтобы не платить атомным станциям и за счет их решать свои проблемы. В этом случае АЭС можно сравнить с солдатом почетного караула, у которого очень важная миссия, которому на посту запрещено шевелиться, но которого не запрещено толкать, бить и оплевывать…

Я совершенно сознательно шел на это дело один. Когда мне говорят, что на других станциях тоже имеются долги, но они так не поступают, я отвечаю, что я — директор Кольской АЭС и обязан обеспечивать порядок здесь, и я не знаю, по какой причине на других АЭС поступают по-другому. В силу своего характера, я не могу сидеть и ждать, когда ситуация изменится сама в лучшую сторону, я обязан действовать…'

Комиссия крупнейших специалистов-атомщиков прилетела из Москвы в тот же день. Она проанализировала сложившуюся ситуацию и обвинила Шмидта в авантюризме. По мнению членов комиссии, он не имеет права возглавлять АЭС.

На Кольскую атомную приехал и Евгений Иванович Игнатенко — человек здесь не только известный, но и весьма уважаемый. Он поддержал рекомендацию комиссии о снятии Шмидта с работы…

На имя министра В. Михайлова ушла телеграмма от 23 руководителей подразделений станции с просьбой разобраться в случившемся и оставить Шмидта в должности.

Министр сам прилетел на Кольскую АЭС и встретился с коллективом. 'Энергия' опубликовала пространный отчет об этом. В нем, в частности, говорится:

'К чести выступающих, а это были в основном руководители станции и цехов, у людей хватило мужества сказать во всеуслышание в столь представительной аудитории и о поддержке действий своего директора, и о предвзятом отношении комиссии, и о том, что никакого влияния от снижения нагрузки в тот день не было и быть не могло, и что если уж искать виновных, то делать это надо в концерне или министерстве, где в свое время не позаботились о стабильном финансировании такого важного объекта, как АЭС. Немало хорошего было сказано о личных качествах В.А. Шмидта: о его невероятной работоспособности, требовательности. Прозвучала и мысль о том, что, невзирая на его отдельные недостатки, коллектив именно с ним связывает свое будущее.

Министр внимательно выслушал все доводы. Не приметнул, правда, заметить, что незаменимых людей нет, как нет лично у него желания с кем-то расправиться. Просто рабочая АЭС — не место для экспериментов. Министр признался, что ему также импонирует смелость Шмидта, но дисциплина в данном случае важнее…'

И чем больше проходит времени, отделяющего нас от тех дней, тем яснее становится, что использовать атомный реактор в качестве аргумента в решении политических и экономических проблем общества — это недопустимо, это преступление.

Шмидт сегодня работает на строительстве Кольской АЭС-2…

И теперь директора на атомных станциях, к счастью, назначаются, а не выбираются на собраниях коллектива.

Но, тем не менее, я спросил Юрия Васильевича Коломцева: 'На ваш взгляд, действия, которые предпринял Шмидт, допустимы? Ведь он говорил о благих намерениях…

— Любой политический, экономический и прочий шантаж с помощью АЭС недопустим, какими бы благими намерениями он ни оправдывался!

— А забастовки? Или тот же знаменитый 'поход на Москву' ваших коллег со Смоленской АЭС — вы, кстати, посылали им подкрепление отсюда?

— Два или три человека ездили туда, но без моего согласия — по собственной инициативе…

— Что так?

— Мы очень сильно проиграли после этого 'похода', так как начали получать денег в два раза меньше, чем до него… Была фраза брошена Немцовым при встрече с представителями атомщиков, чтобы платили нам 13 миллиардов рублей. Так и записали в протоколе. А мы к этому времени уже получали 20 миллиардов!.. Нам фазу же деньги перестали платить, и если раньше удалось как-то 'подтягивать' зарплату, то теперь началось отставание с ее выплатой — уже на два месяца… Так что мне кажется, что этим 'походом на Москву' больше навредили, нежели принесли пользы. В том числе и самой Смоленской станции. Поначалу ей дали денег побольше, а сейчас выплаты вновь задерживаются, более того — прекращаются… Тут каждодневная работа нужна с каждым крупным потребителем электроэнергии, с ним нужно то лаской, то кнутом, но обязательно с учетом ситуации, так как сегодня живется всем трудно, и нужно помнить об этом… Кстати, нам грех жаловаться — средняя зарплата на АЭС гораздо выше, чем в других отраслях промышленности.

— Наверное, так и должно быть!

— Но демонстрировать это перед миллионами нищих людей, на мой взгляд, не нужно…

— Я неожиданно вот о чем подумал: почему Кольскую АЭС поставили именно здесь, в этом районе? Может быть, удобнее и выгоднее было ее разместить рядом с горными комбинатами?

— Причин несколько. Во-первых, здесь скальные породы. Во-вторых, огромный источник воды. В- третьих, есть все коммуникации — железная дорога, автомобильная трасса 'Мурманск — Санкт-Петербург'. И удаленность от крупных городов, что в нашем деле важно.

— Других проектов, значит, не было?

— Почему же — были! В частности, предполагалось построить здесь подземную атомную ТЭЦ, которая обеспечивала бы электроэнергией и теплом Мурманск. Предполагалось расположить эту станцию в скалах — проект был очень красивым и необычным! Но Чернобыль и его перечеркнул, хотя, казалось бы, ему следовало бы дать 'красный свет'. Но Чернобыль многое перевернул в нашей отрасли…

— Во время Чернобыля вы были здесь? — Да.

— Информацию от шведов получили?

— Это неправда… Мы получили информацию по своим линиям, и сразу же… Конечно, полной картины у нас не было, но мы знали, что авария очень тяжелая… Ясность наступила через несколько дней…

— И получив такую информацию, вы что сделали?

— Я был главным инженером, и нам стало ясно, что эта авария типична для РБМК, но не для наших реакторов. А потом началось ужесточение по всем направлениям… Наши смены ездили в Воронеж поработать на тренажерах, а потом в Германию… Многое, конечно, нам стало ясно — и в первую очередь, недочеты и ошибки. И их надлежало исправлять… Тут огромную помощь нам оказали западные страны, и прежде всего тем, что мы стали более открытыми. В этом их заслуга… К этому, в общем-то нормальному состоянию, пришлось нам идти четверть века…

…Многие из тех, кто отмечал пуск первого блока, через двадцать лет в феврале 1993 года будут работать на станции. И именно им придется встретить удар стихии, невиданный и неожиданный. Впервые в истории началось незапланированное испытание атомной станции.

Впрочем проектировщики предупреждали:

'Северная энергетика имеет свою специфику. Это связано с низкими температурами, обледенением, снегопадами и сильными ветрами, достигающими подчас ураганной силы, а также летними грозами. С целью обеспечения безопасности работы, высоковольтные линии и подстанции в случае воздействия стихии на оборудование снабжены специальными отключающими устройствами'.

О приближении урагана сначала сообщили метеорологи. Их информация была передана по всем предприятиям и городам полуострова.

Затем дирекцию АЭС об усилении ветра и снегопадов предупредили соседи — летчики.

И наконец, местные рыболовы тоже не преминули сказать, мол, что-то странное творится на