Николаева и Поповича. Там было несколько главных конструкторов и заместители Сергея Павловича. И он поднял тост. 'Я хочу выпить за своих заместителей, — сказал Королев. — Заместитель — это посох, палка, на которую хозяин опирается в дороге. Когда он поздно возвращается домой, он палкой щупает грязь. Когда на него нападают собаки, он палкой отбивается от них. А когда он приходит в гости, то палку оставляет в передней…' На всю жизнь я заполнил этот тост Сергея Павловича Королева!.. А интересно на работе было все — ведь испытывали новую космическую технику… И вкус побед знаю, и горечь неудач…

— Мне рассказывал академик Уткин, что вы очень плодотворно работали вместе по 'Зениту'?

— Это 'носитель XXI', как говорит Владимир Федорович, и я с ним согласен. Я был председателем Правительственной комиссии по испытаниям этого комплекса. И получил за эту работу Ленинскую премию. По-моему, за создание комплекса 'Зенит' в общей сложности было две Ленинские премии и три Государственные. Уже этот факт свидетельствует о том, сколько нового и оригинального заложено в этом космическом носителе. Совсем не случайно, что именно он выбран для 'Морского старта', в котором объединились для коммерческих стартов США, Россия, Украина и Норвегия. Первые пуски с морского космодрома прошли успешно, и весь мир наблюдал, как красиво стартует 'Зенит'.

— Говорят, что Уткин попросил, чтобы, именно Титов возглавил комиссию?

— Я очень мало знал Уткина, так как он занимался до этого боевыми машинами. Но я был председателем Комиссии по 'Целине'. Это большой спутник радиотехнической разведки. У нас с Генеральным конструктором сложились достаточно сложные отношения. 'Целина-2' должна была стартовать на 'Зените'. Но изготовление носителя задерживалось. А спутник очень нужен для обороны. Тогда я, согласовав с Генштабом, прошу выделить другой носитель, и мы отправляем 'Целину' на 'Пятисотке', а не на 'Зените'. Конечно, в КБ 'Южное' все сразу же завертелось — срыв задания Министерства обороны, конечно же, дело серьезное. Я подумал, что академик Уткин на меня в обиде… Но Владимир Федорович прекрасно понял, что я выполнял свой долг: армии нужен был разведывательный спутник, а отношения между разными КБ и заводами меня не очень волновали. Академик Уткин предложил меня в председатели Госкомиссии по 'Зениту', хотя я и не был ракетчиком. Но он пообещал помощь, и я согласился. Наша совместная работа была не только очень интересной и важной, но и удивительно творческой.

— У меня такое впечатление, что и в военной области за последние десять лет ничего нового не появилось?

— К сожалению, это так. Да и в пилотируемой космонавтике мы не можем похвалиться чем-то новым. По-прежнему летает 'Союз-Т'. И по этому кораблю я был председателем Комиссии! Мне кажется, что работа с ним была очень давно — ведь столько лет прошло! И создается такое впечатление, что работы 'застыли'…

— Кстати, а почему появилась буква 'Т'?

— 'Транспортный', мол, новая модификация пилотируемого корабля. Так и было. Правда, шутники назвали 'Союз-Т' — 'Союзом — Титова'. Признаюсь, мне было приятно, так как немало сил, нервов и времени отдано этому кораблю…

— Что же произошло в 91-м?

— Я написал рапорт об увольнении из армии. 'Перестройку' я не понимал и не принимал. Устал от постоянной и бессмысленной борьбы. Да и 'маршальский жезл' вдруг засветил — а я ведь маме обещал, что стану маршалом! Мне предложили стать начальником Академии имени Можайского, и Ленинград мне нравился. Но жена вдруг взбунтовалась: 'Нет, не поезду. Дети в Москве, а мы уезжаем. Нет, не хочу…' Это было для меня неожиданно, я решил остановиться, осмотреться — нельзя же постоянно лететь по жизни…

— А рапорт министр подписал сразу?

— Он меня вызвал. Это было 15 июля. И я ему честно объяснил, что ничего интересного по работе не предвидится, перспектив нет, а условия работы ужасные: надо по фондам 18 миллионов рублей на капитальный ремонт Байконура, а мне дают четыре… Что я делать буду? Как людям смотреть в глаза… Он в ответ: 'Как же я тебя уволить могу: генерал-полковнику нужно служить до 60 лет, а тебе 56'. И я ему честно говорю: 'болячка' за мной, достану медицинскую справку о том, что могу уйти из армии по состоянию здоровья… Он заверил меня, что возражать не будет, но попросил подождать до октября… Только позже я понял, что имел в виду Язов — наш разговор был 15 июля, августовские события были впереди…

— А следующий министр вызывал?

— Нет, Шапошников просто подписал мой рапорт, и я стал гражданским человеком.

— Потом судьба занесла в Госдуму?

— Это случилось в 1995 году. Поначалу я получил возможность отдохнуть, почитать книги, побыть дома. Потом поработал в Комитете по конверсии. Мне предложили избираться в Думу вместо погибшего депутата. Попробовал. Увидел, что люди мне доверяют, надеются, что я смогу им помочь. Честно говоря, сначала обстановка мне очень не понравилась, и в 96-м году я не хотел избираться. Но стало стыдно перед избирателями, из 14 человек они выбрали меня, а я будто бы их предаю… Постепенно втянулся в эту работу. Поверьте, она необычайно трудная. Но интересная!

— Есть моральное удовлетворение от работы депутата?

— Большее удовлетворение у меня вызывает не то, что сделано, а то, что мы не позволили сделать! Этот состав Думы мне нравится больше, чем предыдущий. Я не хочу ничего сказать плохого: те были первыми, но сейчас более опытные люди. Удалось предотвратить куплю-продажу земли, затормозили шальную приватизацию и разворовывание страны, вышли на импичмент президента…То, что не набрали необходимого количества голосов, особого значения не имеет: главное, показали, насколько народ не приемлет такую власть… Так что удовлетворение от работы в Государственной Думе состоит в том, что в такой ситуации хоть что-то можно сделать!

— А космонавтика остается лишь воспоминанием?

— Когда я принимал решение учиться в Академии Генштаба, то понимал: с летной работой покончено. Была лишь крошечная надежда, что вернусь в авиацию, но отдавал себе отчет — шансы ничтожны. И тогда я поставил 'точку'. С тех пор я никогда за штурвал не садился, хотя меня часто приглашали в пилотскую кабину, и на посадках я там сидел… Единственный раз я сделал исключение: полетал с Анатолием Качуром на СУ-27, когда мне исполнилось 60 лет. Но это было нужно для самоутверждения, мол, еще могу… И выполнил несколько фигур, и вынес перегрузку в 6 с половиной единиц — в общем, нормально!

Это рассказ о том, как медики России с помощью своих зарубежных коллег спасают наших детей от самой страшной болезни XX века — рака крови.

Светлой памяти Раисы Максимовны Горбачевой, без участия которой многие описываемые мной события не состоялись бы, посв ящаю…

'Медики пробивают туннели между смертью и жизнью…' Эта фраза родилась при весьма необычных обстоятельствах и, в общем-то, не имела прямого отношения к медикам, она, скорее, относилась к шахтерам, но им сказать ее было неудобно. А потому я произнес ее вслух, когда в туннеле появилась, совсем, впрочем, нежданно, бригада врачей. Они заставили шахтеров и нас, журналистов, тут же сдать свою кровь — приказ уже неукоснительно выполнялся: ведь в то время на Чернобыльской АЭС после месяца неразберихи и анархии стал наводиться хоть какой-то порядок, в том числе и по медицинскому контролю.

Это было в конце 86-го под реактором 4-го блока, куда уже по туннелю прорвались шахтеры… Много