— …Мы перевезли фотографию Гагарина. Она несколько лет отлетала на 'Салюте', а потом на 'Мире', и в каждом телерепортаже мы ее видим.

— Ностальгия по тем временам?

— Нет, но идея перелетов между 'Салютом' и 'Миром' была хорошая, хотя родилась она не от хорошей жизни… Мы и предлагали сохранить преемственность: была возможность перевезти научную аппаратуру с 'Мира' на Международную Космическую Станцию. И уже не 'Союзом' — мы могли взять лишь несколько сот килограммов, а 'Шаттлом' — тут уж вес тоннами измеряется. И научное оборудование продолжало бы работать, не нужно было тратить деньги на изготовление нового, на доставку его на орбиту, на проверку…

— Что же мешает это сделать?

— Сейчас уже это невозможно — плоскости орбит теперь совпадут с запущенными элементами МКС лет через семь, а столько с 'Миром' мы не продержимся… Так что теперь ни технически, ни баллистически такой перелет от 'Мира' к МКС невозможен. Мы упустили такую прекрасную, на мой взгляд, возможность. Возможно, сыграли роль чисто политические мотивы — американцы не хотели, чтобы 'Мир' стал элементом МКС. Но мне эта идея очень нравилась!

— 'Родилась не от хорошей жизни' — почему?

— На 'Салюте-7' события развивались драматически. Экипаж Володи Васютина вынужден был из-за его болезни экстренно прекратить полет. А на борту осталось довольно интересное оборудование, в частности, для наблюдением за атмосферой. Но оно нуждалось в наладке. В общем, на 'Салют' нужно было срочно лететь. С другой стороны, Генеральный конструктор Валентин Петрович Глушко пообещал Генеральному секретарю ЦК КПСС в очередному съезду партии (по-моему, он стал последним) запустить станцию 'Мир'. Первый модуль 'Мира' долго летать в беспилотном варианте не мог. Таким образом, было две станции, а корабль 'Союз' только один. Вот и возникла 'патовая ситуация' — туда и туда надо лететь. И тогда родилась идея о перелете. Сначала поработать мы должны на 'Мире' пару месяцев, а потом перебраться на 'Салют-7' и с него вернуться на Землю. На 'Мире' мы встретили два грузовика, смонтировали оборудование, теперь уже 'Мир' мог работать без экипажа. В этих же грузовиках пришло кое-что для ремонта 'Салюта'. Мы перегрузили все в орбитальный отсек 'Союза' и отправились на 'Салют-7'. Начали там работать, сделали два выхода в открытый космос. Провели испытания раскладывающихся ферм, которые теперь используются и на 'Мире', и на Международной Космической Станции. И вот тогда Валерий Рюмин, он был руководителем полетов, сказал, что мы — последний экипаж на 'Салюте', а потому нужно снять научную аппаратуру и перевезти ее на 'Мир' — зачем же добру пропадать! Мы вернулись на 'Мир', еще поработали там, а потом вернулись оттуда домой.

— Еще хотелось бы слетать?

— Конечно. Но меня не пускают, к сожалению…

— Уже более десяти лет руководителем полета — когда было тяжелее всего?

— Есть трудности многомесячные, растянутые по времени… Есть сложности, связанные с полетом: когда происходят эксцессы… Было несколько сложных стыковок… Соударение со 'Спектром' — поволновались сильно… Но наша задача и состоит в том, чтобы предусматривать и 'обходить' сложные ситуации.

— С американцами как работалось на 'Мире'? Иначе, чем в те времена, когда проходил проект 'Союз — Аполлон'?

— Тот период, конечно же, я прекрасно помню, но с другой стороны, чем вы. Я занимался подготовкой к старту 'Союзов' — их было два. И я начинал и завершал этот проект на космодроме Байконур. Месяц до пуска там сидел, весь полет там же был, и вернулся в Москву только после посадки экипажей. Так что мне трудно судить, как шло управление полетом тогда… А вот что касается нынешних наших дел с американцами, то, конечно же, не все гладко проходит. Я сказал бы даже — 'тяжело'. И у них, и у нас все инструкции 'написаны кровью', как говорится…

У нас создана система, которая обеспечивает определенную надежность полетов. Плоха она или хороша — это не имеет значения: она проверена жизнью. Они точно также запускают свои аппараты в агрессивную среду, у них точно также горели и гибли люди, и поэтому у них есть своя линия, не всегда совпадающая с нашей. Они привыкли к своей документации, к своему оборудованию. И когда мы плотно сошлись, то самое трудное было — найти взаимопонимание. 'Притирка' шла сложно и трудно. У них, кстати, тоже достаточно сложная бюрократическая машина, и преодолевать ее нелегко. Но надо отдать нам должное: мы нашли взаимопонимание во всех вопросах, и это обеспечило нормальную совместную работу в космосе и в прошлом, и в будущем.

— После 'Мира' вы автоматически переходите всей командой на работу с Международной Космической Станцией?

— Мы уже сейчас управляем ею. С 20 ноября 1996 года мы работаем с первыми элементами МКС — 'Зарей' и 'Единством'. Так что для нас эта станция уже действует.

— Хотелось бы, как Амундсен, первым покорить Полюс?

— У меня такое ощущение, что это я делал много раз…

— В таком случае я процитирую великого путешественника. Он сказал: 'Сила воли — первое и самое важное качество искусного исследователя. Только умея управлять своей волей, он может надеяться преодолевать трудности, которые природа воздвигает на его пути. Предусмотрительность и осторожность одинаково важны: предусмотрительность — чтобы вовремя заметить трудности, а осторожность — чтобы тщательным образом подготовиться к их встрече'. Вы согласны?

— Нет! Прошу обратить внимание на слово 'природа'… С этой категорией трудностей мы