прикрываясь демократическими лозунгами, готовы были утверждать эти проекты. Естественно, мы давали отрицательные заключения, проекты не пошли.

— А может быть, имело смысл отдать и на этом заработать какие-то деньги, которых так не хватает в стране?

— Это тоже самое, что 'топить печь ассигнациями'!

— Я был на Малышевском руднике. Там отвалы тщательно охраняют, так как в них много изумрудов…

— У нас есть институт на Дальнем Востоке, который возглавляет академик Моисеенко. Они добывают из отходов полторы сотни килограммов золота. И подобных примеров немало. Так что лучше уж нам самим разумно использовать сырье и отходы, чем распродавать их направо и налево.

— На ваш взгляд, где наиболее рационально и эффективно используется сырье комплексно?

— Тут есть одна проблема. Если из сырья извлекается четыре-пять компонентов, то у нас это называют 'комплексным' использованием его. А на самом деле, в этом сырье десятки элементов. Однако все-таки я назову лучшее предприятие — это Лебединский горно-обогатительный комбинат. По крайней мере, он был таким до недавнего времени. И директором там был Анатолий Тимофеевич Калашников. Это железорудный комбинат. Академик Мельников сказал о нем: 'это будущее России'. Там использовались не только недра, но и производились соки, растительное масло, которое шло за рубеж, до тридцати сортов колбас, когда их вообще в стране не было, сыры и так далее…

— Но какое отношение это имеет к горным делам?

— Там были земли, которые были отведены под горные работы, и они использовались в полной мере. В частности, как пастбища… Комплексное использование недр — это не только добыча руды, но и разумное отношение к территории, окружающей те же шахты и рудники. Лебединский комбинат мне казался 'маяком', в нем я видел будущее России…

— Вы говорите об этом в прошедшем времени?

— Комбинат меняет владельцев, сейчас он перешел к новым хозяевам, и теперь, конечно же, комплексного использования сырья там нет. А во времена Калашникова использовалось все, в том числе и пустая порода. И это была и заслуга ученых. Не только нашего института, а прежде всего института КМА, где были разработаны самые передовые технологии.

— Что вы понимаете под словом 'передовые'?

— В нашем деле есть некоторые особенности, которые характерны только для горных наук. Сейчас ученые много работают над тем, чтобы 'доводить' месторождения до 'кондиции', чтобы их разрабатывать.

— Можно сказать, что вы улучшаете природу?

— По крайней мере, стараемся это делать. Экономическая эффективность включает в себя и возможности современной техники, а потому есть определенные методы, позволяющие решать проблему комплексно, и именно такой подход мы по праву можем назвать 'горным искусством'. Иногда важны не только знания, но и интуиция, творческий подход.

— На конференции очень часто звучали слова 'о безопасности страны', которая под угрозой. Что вы имеете в виду?

— Все очень просто. Минерально-сырьевая база — основа оборонной промышленности, и не случайно, что в прошлом она была на две три закрыта. Не надо объяснять, какое значение имеет тоже железо или топливо-энергетическое сырье… Буду более конкретен. Тот же уголь. Сейчас правительство ведет неверную политику. Отдаются привилегии нефти и газу, а уголь, мол, не нужен… Вот сейчас взрывают дома, а если вдруг (не дай Бог!) выйдет из строя газопровод, и тысячи городов, миллионы людей могут оказаться в катастрофическом положении. А уголь можно и по железной дороге подвезти, и на грузовиках, даже на лошадях можно… Лет двадцать назад меня пригласили в Литву и попросили оценить: нужно ли развивать торфяную промышленность или ее закрывать? Это было задолго до распада Советского Союза, то есть ситуация была совсем иная… Я поездил по республике, познакомился с месторождениями, с состоянием дел. А потом пришел в их ЦК партии и Совет Министров и сказал, что я ни в коем случае не уничтожал бы торфяную промышленность, так как она может потребоваться в каких-то условиях, а восстанавливать ее очень и очень трудно. Потребуется минимум десяток лет, чтобы подготовить специалистов и восстановить загубленное. К сожалению, меня не послушались… А как бы сейчас пригодилась эта промышленность в Литве, хотя там и есть атомная станция!.. Удельный вес угля в топливо-энергетическом балансе не превышает сейчас 12 процентов. В США же более пятидесяти! Но почему-то об этом наши реформаторы, обрушившиеся на угольную отрасль, не говорят… На наш взгляд, 'угольная составляющая' должна быть минимум 25–30 процентов. На заседании Президиума РАН меня поддержали, приняли соответствующее постановление, направили его в правительство, но ответа никакого…

— Но ведь при сжигании угля образуется много отходов, экологи всегда протестовали против таких электростанций?

— Уже есть хорошие технологии, которые сводят на нет протесты экологов. Да и у нас создана в рамках программы 'Экологически чистая энергетика' прекрасная технология, которая гораздо лучше американской. Нужно было всего 30 миллионов рублей, чтобы запустить ее. Это трубопровод, всего 264 километра, который идет из Белово на ТЭЦ-5 Новосибирска. В этом году денег на дают, следовательно, в будущем году потребуется уже 50 миллионов. А потом еще больше… Раз денег не дают, значит охранять некому, а там медные провода — их тут же разворовали. В данной технологии заинтересованы китайцы. Они хотят приехать и посмотреть. России это выгодно. Китайцы предполагают создать десять пультопроводов, они готовы нам платить за технологию.

— Они могут обратиться к американцам?

— У них технология хуже. На выходе им приходится жидкую суспензию сушить, а это процесс дорогой. У нас же процесс 'мокрый', да и отходов в три раза меньше! Ясно, что китайцы предпочитают наши разработки.

— Да и дешевле им обойдется!'.. Но почему же столь выгодное дело, а правительство в стороне?

— Несовершенна система налогообложения, нет никаких гарантий, нет заинтересованности. Лучше пустить деньги, если они появляются, на торговлю, на банковскую деятельность, на бумажки, а в настоящих делах, развивающих отечественную экономику и промышленность, чиновники не заинтересованы. Такая уж система власти нынче в России.

— Существует представление, что мы безумно богатая страна по сырьевым ресурсам. Так ли это?

— Ответ и положительный, и отрицательные. Сырьевые ресурсы требуют освоения. Это большие затраты, да и времени требуется много. От разведки месторождения до получения готового продукта нужно от пяти до двенадцати лет. Но денег у нас нет, инвесторов у нас нет. Существующие законы не позволяют инвесторам как нашим, так и зарубежным, вкладывать средства в разработку месторождений. Я не сторонник передачи даже на время нашего сырья заграничным партнерам, но жизнь заставляет и пока у нас нет иного выхода. Был первый заход по продаже Удоканского месторождения меди, я был категорически против. На экспертом совете в правительстве я выступил против. Но все-таки месторождение было продано… Потом оказалось, что покупатели не в состоянии осваивать его. А в конце концов выяснилось: месторождение было куплено, чтобы не разрабатывать, а чтобы поддерживать высокие цены на мировом рынке на этот металл. Разве это разумная экономика?

— Вы анализируете, что происходит в бывших республиках Советского Союза? В том же Казахстане, Киргизии, например?

— Там активно работают американцы, японцы, китайцы. Но информации у нас мало. Раньше предприятия присылали нам ее, но теперь ситуация изменилась — ее просто скрывают, говоря, что речь идет о коммерческой тайне. Практически вся сырьевая база перешла в частные руки. Хотя государство и имеет половину в своей собственности, но люди уже умеют хорошо скрывать доходы… Как ни странно, огромные минеральные ресурсы из республик бывшего СССР растекаются по миру, а денег возвращается очень мало.