В отличие от предшественников он был уже подготовлен к общению с Распутиным. Белецкий показал: «В своих сношениях с Распутиным он был не новичок… не из тех, которые сходились с Распутиным, считая его за простого человека, и на этом попадались». «Царскосельский кабинет» мог быть доволен — нашли послушного министра, которого к тому же любит Дума. Распутин говорил Манасевичу: «Мы ошиблись в Толстопузом, потому что он тоже из этих дураков правых. Я тебе говорю — все правые дураки. Вот теперь мы и взяли между правыми и левыми — Протопопова». А царице мужик сказал о думских парламентариях: «И праве у нас дураки, и леве. Ты, мама, держись посередке».

Но каково же было изумление «кабинета», когда Дума с яростью встретила назначение своего вчерашнего любимца, — и только потому, что за ним стояли царица и Распутин. Ни впавший в маразм Горемыкин, ни Штюрмер, ни будущие премьеры — никто не вызывал у депутатов такой ненависти, как вчерашний их коллега.

Из показаний Гучкова: «Если бы Протопопов был убежденный противник, я не погнушался бы иметь с ним дело… Но Протопопов сделал вольт не по убеждениям, а по соображениям карьеры через темных посредников — Бадмаева, Распутина… « В Думе моментально вспомнили странное свидание Протопопова с немцем Вартбургом — и связали с новым назначением.

Но несчастные «цари» не понимали, что случилось.

Из показаний Вырубовой: «Когда в печати и обществе раздались голоса против… Государь удивлялся, каким образом человек, избранный Думой в товарищи председателя и затем в представители от Думы за границу, через какой-нибудь месяц мог оказаться негодным… После доклада (царю или царице.

— Э. Р. ) Протопопов иногда заходил ко мне. Он… производил впечатление очень нервного человека и жаловался на то, что все его преследуют».

Между тем странности нового министра становились все заметнее. Припадки тяжелой неврастении заставили его (как он сам показал в Чрезвычайной комиссии) обратиться к знаменитому психиатру Бехтереву.

Однако еще одного своего «врача» Протопопов от следствия утаил. Но мог ли он не обратиться к Распутину, который считался великим целителем? Так что, видимо, и «Наш Друг» принимал участие в облегчении страданий несчастного министра. И не оттого ли зависимость Протопопова от Распутина была глубокой, личной?..

Протопопов в это время был очень одинок — красотка Шейла его бросила.

Из показаний Лунц: «Вернувшись из-за границы, мой муж остался недоволен тем, что я бываю у Протопопова». И тут же она добавляет простодушно: «Когда Протопопов устроил право на жительство в Петрограде моим отцу и сестре, я перестала бывать у него».

И здесь, видимо, Распутин позаботился о Протопопове — одна из поклонниц «Нашего Друга» избавила министра от одиночества. Причем эта дама, судя по донесениям агентов, была в свое время весьма близка к Распутину. Теперь же она была весьма близка к царскосельскому «теневому кабинету»…

Из показаний Вырубовой: «Но еще чаще, чем ко мне, Протопопов заходил к сестре моего лазарета Воскобойниковой, у которой он иногда и обедал… Я говорила ему, что это неудобно, но он возражал, что он отдыхает в простой обстановке».

Из показаний Феодосии Войно: «Протопопов часто приезжал к Вырубовой в лазарет, где служила Воскобойникова, которая была посредницей между Вырубовой и Протопоповым… Самыми близкими и доверенными лицами Вырубовой были Воскобойникова и Лаптинская».

Воскобойникова осталась за занавесом распутинской истории. Между тем она, как и Лаптинская, играла в ней очень серьезную роль.

В 1917 году Воскобойникова была разыскана полицией и дала показания Чрезвычайной комиссии.

Надежда Ивановна Воскобойникова, 30-летняя вдова казачьего есаула, после смерти мужа в 1911 году приехала из провинции в Петербург и сошлась с семьей сенатора В. Н. Мамонтова, 68-летнего старика, человека глубоко религиозного. Правда, по словам Воскобойниковой, «жена Мамонтова не понимала этой дружбы… даже развелась с ним». Добавим: не понимала и полиция, называя Воскобойникову в донесениях «любовницей Мамонтова»… Именно через сенатора она сумела осуществить самое полезное из своих знакомств: Мамонтов «на почве религиозных исканий» пригласил ее к Распутину. Так Воскобойникова начала свой путь во дворец.

«В 1915 году… у меня расшатались нервы… „ И хотя Мамонтов предупреждал ее, что „посещение Распутина будет неудобным ввиду слухов о нем“, она пошла к мужику. «Распутин ободрил меня… сказал, что Бог поможет“.

Естественно, следователь задал ей весьма неприятный вопрос, на который она гордо ответила: «Ночью — не только у Распутина, ни у кого из знакомых не бываю».

Однако донесения агентов давали иные сведения (отсюда и вопрос). Но, видимо, посетив однажды «комнатку с диваном», она, как и многие ее предшественницы, более туда не приглашалась. И могла смело заявить: «По отношению ко мне Распутин не допускал никаких вольностей».

После смерти Мамонтова (которую, по ее словам, «предсказал Распутин») мужик не забыл Воскобойникову. Так она попала в лазарет к Вырубовой.

Распутин верно оценил ее: она умела служить. Вскоре она стала старшей медицинской сестрой, была представлена Государыне. И вот уже Аликс, плененная ее преданностью «Нашему Другу» и Подруге, предлагает Воскобойниковой «решительней взять лазарет в свои руки». Остались телеграммы, из которых видно, что царица была с ней в очень доверительных отношениях: «Страшно трудно, тяжело. Александра» — жаловалась она Воскобойниковой из Ставки 14 ноября 1916 года. Безвестная вдова есаула становится одной из «наших».

Тогда же Воскобойникова через Распутина знакомится со страдающим от одиночества министром внутренних дел. Теперь через нее можно было обращаться с прошениями к Подруге и конечно же к Протопопову. Так она оказалась у кормушки…

Из показаний Войно: «Поступила она к нам совершенно нищей… но очень скоро превратилась в шикарную барышню с массой золотых драгоценных вещей. На Невском имела отдельную квартиру… С Протопоповым она обращалась… фамильярно, как и он… В моем присутствии он не стеснялся… обнимать ее за талию».

В 1916 году она заняла при Вырубовой такое же положение, как Лаптинская при Распутине. Имена