одной женщины ты не встретил?» «Как же, как же, говорит, была такая встреча». И рассказывает мне про вас, как вы семьсот семьдесят дали — все подробнейшим образом. И так меня это проняло! А Василий подметил: «Чую, говорит, хочешь вступить с нею во взаимно-дружескую переписку…» И адресок ваш мне передает…
Она. Продает.
Он. А иначе нельзя было. Вы про калым слыхали, конечно. Вот Василий мне и поясняет: чабан за черкешенку платит отцу до пяти тысяч!.. Неужели ты, русский человек, за свои мечтания… за свою любовь… Но тут я разволновался! Я, Аэлита, уважаемая, шик люблю. Федя — шикарный парень, он умеет сорить деньгами! И все мои деньги, трудом заработанные, за адресок ваш отдал… А долг за телевизор — семьсот семьдесят рублей на себя принял. Вы не бойтесь, за Федей Сидоровым не пропадет! Как на работу устроюсь — в год отдам! Ну а писать к вам от его имени — это Василий уважаемый сам придумал. Пиши ей, говорит, а потом лично приедешь, сердце у нее доброе.
Она
Он. Аэлита Ивановна…
Она. Мало того, что он облапошивал тебя три года…
Он. Уважаемая!
Она. Мало того, что он сожрал все, что было у тебя к Новому году… Оказывается, он же за тебя пострадал! Ты ему еще и должна!
Он. Я не говорил!
Она. И при этом он верит, что эта дура не выгонит его к чертям! Убирайся вон!
Он. Ухожу! Я предупреждал! Невезучий я!
Она. Аферист! Турок! Чтоб ноги твоей…
Он. Как совесть подскажет!
Она замолчала.
Только просьбица у меня к вам… Сейчас без пятнадцати… Новый год — через пятнадцать минут…
Она
Он. Милицию позовете? Да ради бога! Все как совесть подсказывает!
Она бессильно плачет.
Значится, так: я только Новый год с вами встречу — и все. Есть примета такая: чтобы по-людски жить дальше… чтобы жизнь наладить… надо Новый год с добрым человеком в тепле встретить. Можно? А как часы пробьют двенадцать — все! Исчезаю!
Она молчит.
Так я разливаю
Бьют часы.
Он (
И она тоже, вздохнув, пьет. Звонок телефона.
Голос. Хочу поздравить тебя с наступившим.
Она. И тебя тоже… Апокин.
Голос. Ну как твой Жан Габен?
Она. Спасибо, пьем и веселимся.
Голос. Я рад.
Она. Я рада, что ты рад.
Голос. Я рад, что ты рада, что я рад.
Гудки в трубке. Она смотрит на Федю, тот посапывает у стола.
Она. Жулик треклятый, заснул?!
Он
Она. Не говори таким жалостливым голосом… Все равно сейчас уберешься отсюда! Ну… я не знаю… Ну почему ты к своим родителям не поехал?
Он. Нету у меня родителей…
Она. Опять на жалость? Опять?
Он. Ни отца нет, ни матери…
Она. Не смей!
Он
Она. А мне все равно: мне хоть от пыли дворовой родись — все равно уберешься!
Он
Она. Это ты-то в хоре?
Он. Голос у меня был тенор… Но — невезучий… И с годами поломался голос.
Она. Только про хор не заливай… Я сама в хоре пою.
Он. А я сразу понял, что вы в хоре. Вон у вас фото стоит — все со ртами разинутыми. Это — ваш хор. И у меня такая же фота была…
Она. Таких аферистов в хор не принимают.
Он. Был я в хоре! Был! На спор!.. Ну давайте: вы пойте, а я что угодно подхвачу… Идет?
Она
Он (
Она. «И дорога пылится слегка…»
Он
Она. «И уныло по ровному полю…»
Он. Донн!
Она (
Он. Было в моей жизни не только дурное, Аэлита, уважаемая… Ау вас альт, скажу, редкой красоты. Такой — тембристый!
Ей стало его жалко.
Она. Ну что там… молчите?
Он. Не знаю, о чем и говорить…
Она. Я тоже не знаю, о чем беседуют с ворами да бандитами. Опыта мало. Всего во второй раз довелось… Ну хорошо, ну расскажи, как «там» очутился. Только нормальным голосом, не жалостливо, как голубь!
Он. Значится, я из города-курорта Сочи. Воспитывался в детдоме. А вокруг — шик-блеск, гульба всякая. Официантам в ресторанах за воротник четвертные суют… А я — дитя малое…
