– Не верят, подлецы! – сказал Михаил Суворин. – Говорит, русские рабочие такого и имени не выговорят: Пуанкаре. Прямо голову теряю. Если уж этот манифест неубедителен, так не знаю, что и предпринять!

– Я вот что думаю, – сказал Ренников, – пошлем депутацию в 'Роте фане'. От русских рабочих. Мне Коко Шаховской обещал опытных исполнителей найти, которые в 'Плодах Просвещения' играли. Такие мужички выйдут – пальчики оближете…

– Ну, ну, – сказал устало Суворин.

Редактор 'Роте фане' строго смотрел на депутатов и спрашивал: 'А откуда вы, товарищи, так бойко немецкий язык знаете? Прямо удивительно!'

– Это от пленных, – быстро отпарировал глава депутации, незамужний хлебороб Варсонофий Тыква. – За время войны их у нас по деревням много перебывало.

– Хороший народ – немецкие пленные! – поддержал Степан Сквозняков, питерский рабочий, – ведь вот и национальности враждебной и обычаев других, а как сошлись с нами… Прямо по пословице: les ektremites se touchent…

– Французскому языку вы, вероятно, тоже от пленных выучились? иронически спросил редактор.

Депутаты смешались. От конфуза Степан Сквозняков даже вынул откуда-то из-за пазухи монокль и вставил его в глаз. Но услышав подозрительное шиканье остальных, спохватился и поспешил спрятать его обратно.

– Так вы говорите, Пуанкаре – самое популярное имя среди русских рабочих? – продолжал спрашивать редактор 'Роте фане'.

– Это уж наверняка! – сказал твердо Остап Степной, по мандату башкирский кочевник. – Я рабочий быт – во как знаю. У моего дяди, слава Богу, два завода было…

– В Башкирии? – задал ехидный вопрос редактор.

– Собственно говоря, – пробормотал, сконфузившись, депутат, – это не то что мой родной дядя. У нас в Башкирии дядями – соседей зовут. Дядя – сосед, а тетя – соседка.

– А бабушка? – поставил вопрос ребром редактор.

– Бабушка, это – если из другой деревни… – промямлил башкирец.

– Муссолини тоже очень популярное имя у русских рабочих, – поспешно заговорил глава депутации Варсонофий Тыква, чтобы переменить тему. – Пастух у нас на селе – симпатичный такой старичок, так прямо про него и выражается: ессе, – говорит!

– Классическое замечание! – расхохотавшись, сказал редактор. Образованный старичок – пастух ваш. Вероятно, филолог?

– Юрист, – с готовностью подхватила депутатка Анна Чебоксарова, иваново-вознесенская текстильщица. – На прямой дороге в сенаторы был, а теперь…

– Мерзавцы! Подлецы! – грохотал Михаил Суворин – Тоже! 'Плоды Просвещения' ставили… Вас надо ставить, а не 'Плоды Просвещения'! Выставить всех рядом да – по мордасам, по мордасам, по мордасам…

– Не виноваты мы ни в чем, – угрюмо возражал Варсонофий Тыква, он же Коко Шаховской. – Случай тут, и ничего больше! Все хорошо шло – без сучка и задоринки. Но только мадам Кускова заговорила – прахом вся затея! По голосу ее, каналья, признал. 'Я, – говорит, – раз вас на лекции слышал. Извините, говорит, – не проведете!'

– Подлецы! – процедил Суворин. – А Ренникова я…

Но Ренникова поблизости не оказалось. Он – Ренников – знал, что в случае неудачи Суворину опасно показываться. Рука у него тяжелая, а пресс-папье на письменном столе – еще тяжелее…