Бедайр Мах играл с шариком. В шарике было сине море, на море — кораблик с парусами. Бедайр поворачивал игрушку, море опасно накренялось, стойкий кораблик вытягивал мачту с алым флажком, но не сдавался. Потом море опрокидывалось, но кораблик был воистину стоек — не дрогнув, оставался в центре, а море скатывалось вниз, и вот уже снова алый вымпел над синевой и мачты глядят в стеклянный зенит.

Снаружи загремели шаги, скрипнула дверь.

— Выходи.

Бедайр поднялся по гулкой лестнице (девять вытертых дочерна стальных ступеней), протиснулся в люк и оказался на палубе.

Ветер, как водится, ударил ему в щеку. Волшебник усмехнулся. Ветер-ветер, ты, конечно, могуч.

Парусов над головою не было. И мачты не устремлялись в зенит. И вымпел на штыре антенны был не алый, а лиловый, с черным угластым вензелем Букурии. Сам хозяин сидел под рубкой на раскладном стульчике. Великий Букурия был и вправду немаленький — тучный, косматый, и левый ботинок его, сорок девятого размера, нагло таращился шипастой подошвой, правого же не существовало. Правая нога у Великого была титановая, с замечательным шарниром в коленке, и опиралась на могучее кованое копыто.

— Ну, дорогой мой, что скажешь?

Бедайр Мах ласково улыбнулся. Какой смысл говорить что-то, когда за спиной и с боков стоят три матроса-амбала, а перед тобою сопит и бычится человек, чьи заветные желания ты уже исполнил?

— Ну и ладно. Мы, в конце концов, не на свидании тут, кхм… Так что, Мах, это вот и есть твой последний день. Даже последние пять минут. Может, скажешь что-нибудь?

Волшебник пожал плечом. Букурия, несмотря на свинячьи маленькие глазки, был зорок.

— Эй, ребята, быстро посмотрите, что он там прячет в кулаке?

Боковой матрос не сходя с места протянул клещатую руку, сдавил запястье. Мах, правда, и не думал сопротивляться. Букурия мелко захихикал, увидев игрушку.

— А! Ха! Ха-ха-ха! Поглядите, какая штучка! Что ты задумал, глупый колдун? Утопить меня в этой стеклянной лужице? А! Поглядите!

Глядеть было некому. Матросы стояли, развернув стальные плечи, — ждали сигнала. А сам Бедайр отлично знал, что Букурия держит в руках. Гроза самодельных морей, повелитель островов, вставших из пучины в одну бедственную для них ночь, развлекался. Наклонял и поворачивал шарик. Ветер плескал ему в лицо сероватой предрассветной влагой.

— Ха. Ишь какая штука!

Размахнулся и швырнул игрушку за борт. Подлодку мягко толкнуло — будто в пучину канул не стеклянный шарик, а солидная бомба. Букурия крякнул и опять обернулся к пленному волшебнику.

— Вот так, значит, Мах. В игрушечки со мной играешь? А зря. Зря. Вода тут кругом, и ты, брат, бессилен. Хотя вода и твоей работы.

И снова захихикал препротивнейшим образом.

— Такие дела, дядя. Молиться будешь? Молись. Не видать тебе больше солнышка, утоплю я тебя вот прямо сейчас, потому что ненавижу. Эй! Давайте ядро!

Матрос, тот, что слева, нагнулся и со страшным скрежетом отодвинул люк. Опустил во тьму раздвижную штангу ручищи и вынул ядро с цепью, будто дамскую безделушечку. Железо палубы ахнуло. Бедайр поморщился. И где только отыскали, повсюду пушки лазерные, мазерные, тепловые концентраторы, а тут на тебе — ядро.

— Прямиком на дно пойдешь, голубчик, — посмеивался Букурия. Ухмылочка у него стала зябкая — должно быть, промок, балуясь с игрушечным морем. Или в самом деле опасался могучего чародея, создателя всей его нынешней жизни?

То-то и оно, что всей.

Включая стальное копыто и тридцать три проклятия ежедневно.

— И не поможет тебе ни слово, ни железо, ни воздух. Воздуху на слово не хватит, а железо — оно нынче меня слушается, ха!

Матросы уже окрутили щиколотки Бедайра стальной лентой. Один из железных воинов зажег в указательном пальце горелку и запаял кольцо. Мах был теперь привязан к ядру надежно.

Матрос обхватил Бедайра неразъемной хваткой и поволок к борту.

— Букурия, — негромко позвал волшебник.

Великий злодей услышал. Ждал ведь — вот и услышал.

— Ну? Слушаю?

— Не бросай меня в воду, если хочешь остаться в живых.

— Ага, пугаешь? Боишься? А когда мои желания исполнял, чем думал? Я тебя из какого заточения освободил! А ты что со мной сделал? Какое ты мне счастье подарил, какую свободу? Об этом я, что ли, по- твоему, мечтал?

— Загадывал-то желания ты сам. Откуда мне знать, о чем ты мечтал. Это ведь не моя забота. Помнил бы об этом после первого раза, глядишь, не пришлось бы тебе сейчас погибать.

— Мне? Мне?!!

Толстяк не усидел, подбежал и уставился в багровеющее лицо волшебника — матрос как опустил его вниз головою, так и застыл.

— Ты что же думаешь, раз создал тут все, так оно твое? И без тебя солнце не взойдет, ветер не подует? Гляди!

Железная рука развернула голову Бедайра. Над морем занялся рассвет. Алая кромка солнца уже дрожала над линией воды, разбухая на глазах.

— Это мой мир! — выкрикнул Букурия, захлебываясь обидой и яростью. — Мой! Мой! Весь! А ты — ступай к чертям, тебе там и место!

Разжались стальные ладони, вода ухнула, раздаваясь, и над сомкнувшимися волнами стремительно взошло…

Чугунное ядро.

Море опрокинулось вокруг Бедайра и перевернулось, и он тихо закачался в рост на волне, будто стойкий кораблик. И поплыл, поплыл, подгоняемый собственным ветром, — к новым трудам, к новым желаниям.

Сообщения о Ходячем городе растревожили нас, когда мы были детьми.

Первое поступило от уличного сумасшедшего, который шел, запахнувшись в сиреневый болонью- плащ на голое тело, и разбрасывал отрывистые, бессвязные реплики. Мы посторонились, не понимая сказанного, но слова, которые вылетали фонтаном и рассыпались, оседая октябрьскими листьями, запомнились.

Вечером, возле костра, самый младший из нас попросил друзей рассказать о Ходячем городе. Друзья делились с нами страшными историями, в которых оживали вещи; обыденные предметы начинали