Аптека НКПС на Басманной открыта

только по будням, а в праздники заперта.

А если кто заболеет, как же тогда быть?

Из письма рабкора.

'Снег. На углу стоит аптека'.

– 'Любовь сушит человека…' – напевал приятным голосом человек в сером, стоя у крыльца. В окнах по бокам крыльца красовались два сияющих шара – красный и синий – и картинка, изображающая бутылку боржома.

Очень бледный гражданин в черном пальто выскочил из-за угла, кинулся на крыльцо и уперся в висячий замок.

– Вы не бейтесь, – сказал ему серый, – заперто.

– Как это заперто? Ох, голубчик, – бледнея, заговорил черный, – я тебя умоляю. Ох, взяло, говорю тебе, взяло. Наискосок.

– Аль живот? – участливо спросил.

– Живот… Голубчик родной, – тоскливо забормотал гражданин, – вот рецептик… По пять капель, ох, опию… Три раза в день!!! Ой, пропаду… Опять взяло… По кап… пятель… Пузырь с водячей горой… Я вас умоляю, товарищ!!!

– Что вы меня умоляете, я караулю. Меня умолять нечего.

– О-го-го-го-го… – неожиданно закричал гражданин, звонко и широко открывая рот. Прохожие шарахнулись от него. – Ух, отпустило, – внезапно стихая, добавил гражданин и вытер пот со лба. – По какому праву заперто?

– Да день-то какой сегодня?

– Вос-кре… Воскресенье. Ох, голубчики родные, воскресенье, воскресеньице, милые.

– Завтра, в понедельник, приходи… Впрочем, нет, завтра не приходи… Тоже праздник… После Нового года приходи.

– Я в старом помру, ох-ох-ох, о-о-о!

– Иди в другую аптеку, что ж поделать!

– Где ж другая-то здесь?

– Я не знаю, голубчик, у милиционера спроси.

Черный сорвался с крыльца, завился винтом, несколько раз вскрикнул задушенно и полетел наискосок через улицу к милиционеру.

– Живот болит, товарищ милиционер, – кричал он, размахивая рецептом, умоляю вас…

Милиционер вынул изо рта папиросу и, взмахивая рукой, стал объяснять гражданину, куда бежать…

Тот потоптался еще секунд пять и исчез.