– Я прошу вещи! Вещи мне дайте! Я плачу… унижаюсь… Извольте, я на колени стану! Извольте!

Паша вскрикнула от испуга и замахала руками. Она чувствовала, что эта бледная, красивая барыня, которая выражается благородно, как в театре, в самом деле может стать перед ней на колени, именно из гордости, из благородства, чтобы возвысить себя и унизить хористку.

– Хорошо, я отдам вам вещи! – засуетилась Паша, утирая глаза. – Извольте. Только они не Николая Петровичевы… Я их от других гостей получила. Как вам угодно-с…

Паша выдвинула верхний ящик комода, достала оттуда брошку с алмазами, коралловую нитку, несколько колец, браслет и подала всё это даме.

– Возьмите, ежели желаете, только я от вашего мужа никакой пользы не имела. Берите, богатейте! – продолжала Паша, оскорбленная угрозой стать на колени. – А ежели вы благородная… законная ему супруга, то и держали бы его при себе. Стало быть! Я его не звала к себе, он сам пришел…

Барыня сквозь слезы оглядела поданные ей вещи и сказала:

– Это не всё… Тут и на пятьсот рублей не будет.

Паша порывисто вышвырнула из комода еще золотые часы, портсигар и запонки и сказала, разводя руками:

– А больше у меня ничего не осталось… Хоть обыщите!

Гостья вздохнула, дрожащими руками завернула вещи в платочек и. не сказав ни слова, даже не кивнув головой, вышла.

Отворилась из соседней комнаты дверь, и вошел Колпаков. Он был бледен и нервно встряхивал головой, как будто только что принял что-то очень горькое; на глазах у него блестели слезы.

– Какие вы мне вещи приносили? – набросилась на него Паша. – Когда, позвольте вас спросить?

– Вещи… Пустое это – вещи! – проговорил Колпаков и встряхнул головой. – Боже мой! Она перед тобой плакала, унижалась…

– Я вас спрашиваю: какие вы мне вещи приносили? – крикнула Паша.

– Боже мой, она, порядочная, гордая, чистая… даже на колени хотела стать перед… перед этой девкой! И я довел ее до этого! Я допустил!

Он схватил себя за голову и простонал:

– Нет, я никогда не прощу себе этого! Не прощу! Отойди от меня прочь… дрянь! – крикнул он с отвращением, пятясь от Паши и отстраняя ее от себя дрожащими руками. – Она хотела стать на колени и… перед кем? Перед тобой! О, боже мой!

Он быстро оделся и, брезгливо сторонясь Паши, направился к двери и вышел.

Паша легла и стала громко плакать. Ей уже было жаль своих вещей, которые она сгоряча отдала, и было обидно. Она вспомнила, как три года назад ее ни за что, ни про что побил один купец, и еще громче заплакала.