никто толком не почувствовал, что что-то изменилось. Фронт был далеко, и одни войска просто оставили населенный пункт, а другие, как это бывает, заняли его. Вместо красноармейца по путям стал прохаживаться немецкий солдат.

Под комендатуру отвели добротный дом на краю села. Поскольку он был на отшибе, там никто не ходил, и комендатура никому не мешала.

Под вечер на крыльцо вышел немец и прикрепил к двери комендатуры какой-то листок на немецком языке.

Утром первый, кто попытался перейти железнодорожные пути, был застрелен. В этот же день все знали, что на двери комендатуры висит приказ, что за хождение по путям – расстрел. До конца войны никому не приходило в голову его нарушить.

Наверное, в этом и состоит пресловутый немецкий порядок.

В доме напротив жила семья, как-то так получалось, что все мужчины в этой семье не доживали до преклонного возраста. Как принято говорить, жизнь у них была яркая, но короткая. Непонятно почему так, вроде не были самыми глупыми или самыми большими злодеями, но какой-то рок довлел над этим семейством.

Дед умер от белой горячки. Его сын провел немало времени в местах лишения свободы, сильно пил и умер достаточно молодым. Внук, неглупый и, в принципе, неплохой парень, тоже несколько раз сидел, болел туберкулезом, но умер позже от СПИДа, потому что наркотики в этой семье не переводились.

И только четвертое поколение удивительным образом изменило свою жизнь. В семье перестали рождаться мальчики и первая девочка, которая появилась, разорвала порочный круг. В таком ужасном окружении она хорошо закончила школу, рано пошла работать, закончила морское училище, была красивой, вежливой и тактичной. Ничего предосудительного о ней никто не мог сказать, не говоря уже об алкоголе или наркотиках. Никакая грязь к ней не приставала.

А все началось с того, что, как говорят очевидцы, приснопамятному деду поручили доставить двух пленных немцев на какой-то сборный пункт. Говорят, вечером он бродил пьяный по поселку и хвастался:

– Чого я буду їх водити? Я їх вивів за село та й постріляв, а потім покидав у канаву.

Женщины только качали головами. А потом с мужчинами в этой семье стали происходить всякие несчастья. До четвертого колена…

Бабушка рассказывала много разных историй, связанных с Привозом. Рынок Привоз всегда был шумным и многолюдным, куча народа с утра до вечера делала там свой гешефт. Так было всегда – и в дождь, и в холод, и зимой, и летом, и в мирное время, и в войну. Привоз жил своей жизнью – жизнь эта не останавливалась никогда. Некоторые процессы там работали четче, чем на сталинской железной дороге, и даже когда город заняли румынские войска, он только слегка притормозил, присмотрелся к новым порядкам и завертелся с новой силой. Товарищи румыны понимали только две вещи – украсть и продать, поэтому от их появления Привоз только выиграл.

Торговали кто чем. Сосед, например, покупал на Привозе три мешка орехов, потом шел на Новый базар и продавал их «на баночку». К вечеру он возвращался домой, удвоив свой капитал. И это самый безобидный пример. Но вот правлению оккупантов пришел конец. В город вернулась Советская власть.

Бабушка рассказывает, что на следующее утро Привоз был совершенно пуст. Было так пусто, что видно было, как из одного конца в другой через площадь медленно переходит жирный привозный кот. Почему-то этот кот, медленно пересекающий Привоз, у меня впоследствии ассоциировался с абсолютной пустотой, типа безвоздушного пространства.

Но чуть позже уже все наладилось и следующее яркое воспоминание, связанное с этим местом, уже мое собственное:

Как-то утром к нам забежала наша соседка, Циля Давидовна, глаза ее горели, и лицо было пунцовым от возмущения.

– Вы знаете, Ксеня Лазаревна, – с порога начала она, – это Бог знает что такое. Вы не представляете, что сегодня творилось на Привозе. Ни одной, представляете – ни одной курицы! И все рыщут, рыщут.

Вдруг я смотрю, идет мужик, несет мешок курей. Я к нему, ну и все остальные тоже. Он их вытряхнул. Ну, не скажу, шоб ах, куры как куры. Но одна была такая чудесная курица, это что-то! И тут одна нахалка берет мою курицу… Вы не представляете, что тут началось! Я такого не видела. Люди потеряли человеческое лицо! Они дрались, плевались, царапались… Ужас!

– Вот она, эта курица!

Место, где мы с бабушкой жили, называлось Лузановка. Оно и сейчас так называется. Мало кто знает, что это название, как и поселок Киселово, и Живахова гора, произошло от имен конкретных людей, которые имели непосредственное отношение к основанию города.

Много лет назад помещики Живахов, Киселев, а также генерал-майор Лузанов приобрели довольно много недвижимости в окрестностях Одессы.

Лузанов построил себе дом на горе с видом на залив, где внизу располагался известный впоследствии всей Одессе своей чистотой и просторностью лузановский пляж. С горы в хорошую погоду был виден порт и склоны Ланжерона. Дом Лузанова сохранился до сих пор. По сравнению со всеми последующими постройками и частными домами новых русских и новых украинцев, он смотрится более чем скромно. Когда произошел октябрьский переворот, господа, естественно, покинули родину. В том числе и Лузанов – уже не сам генерал-майор, а его потомки.

Все свое имущество его сын Михаил Фомич, последний глава одесского коммерческого суда, передал ключнице. Она по приходу советской власти продолжала заведовать хозяйством, теперь уже туберкулезного санатория, основанного на месте бывшей усадьбы. Как пострадавшую от империалистического гнета ее никто не трогал, а местное население по привычке побаивалось.

Председателем сельсовета назначили молодую девчонку, ее воспитанницу, – своих детей у ключницы не было. Славилась девушка тем, что могла пить наравне с мужиками, и при случае обписять с крыши сарая весь районный хозпартактив. За эту пролетарскую непосредственность ее и выбрали. Кстати, этот случай заслуживает отступления.

Дело было после очередного заседания актива, в котором принимала участие и пострадавшая от Лузанова молодая комсомолка – он нашел подкидыша и воспитывал на свои деньги. После того, как позаседали, решили выпить. А после того, как выпили, стали состязаться, кто дальше «добьет», так сказать. Девушку, естественно не приглашали. Она обиделась на такую дискриминацию по половому признаку и заявила, что она, между прочим, сделает это лучше всех, и даже добьет с крыши сарая до группы товарищей. Ну, забились, и комсомолка их таки достала. Отряхнувшись, партийцы решили, что это готовый председатель сельсовета. Так и случилось.

Впрочем, за исключением мелочей, человек она была неплохой, невредный и незлопамятный, и людям при ней жилось хорошо.

Естественно, с приходом советской власти хозяйство Лузанова частично забрали в колхоз, частично растащили. Но все, что удалось сохранить, ключница ревностно берегла. К тому времени у Лузановых существовал семейный склеп, тоже на берегу моря, вокруг которого со временем стало образовываться кладбище. Но могилы семейства Лузановых с другими было не перепутать. Они были огорожены небольшим каменным забором и обложены белым мрамором. Сверху на каждой могиле лежала толстая мраморная плита. На одной из них золотом было написано: «Здесь покоится прах генерал-майора Лузанова».

Ключница же получила много преференций от советской власти, как угнетаемый в прошлом элемент. А после войны, когда пришла пора определяться с загробной жизнью, завещала похоронить себя вместе с Лузановым.

Позже эти могилы раскапывали, в надежде поживиться. А потом украли и плиты – очевидно, применили где-то на столешницы у новых генерал-майоров. Уж больно плита была толстая…

Во время войны приезжал потомок Лузанова, и очень удивлялся, что это место все еще называется Лузановка. Так его называют и до сих пор, и могилы тоже стоят, но без плит. И наверно, даже старожилы не вспомнят, кто здесь похоронен. Sic transit gloria mundi…

Бабушка много еще чего рассказывала, но я уже не вспомню. В памяти все обветшало. А потом она умерла. Или как сказали бы японцы – ушла дорогой цветов… Бабушке это больше подходит. Она часто повторяла:

«Gott wollen ihre liebe zu freuen auf ihre wege rosen streuen» [3]

© Игорь Шистеров

К моменту, когда я окончил институт с красным дипломом по дефицитной специальности «вычислительные машины, системы и сети», в стране окончательно все развалилось. Поскольку преподавание на кафедре приносило целых 10 долларов североамериканских штатов в месяц, довольно остро встал вопрос о том, где же заработать денег. Модным бизнесом тогда были поездки в Польшу и Румынию с целью распродажи всякого барахла, которое еще залежалось в хозяйственных магазинах или дома. Ассортимент был самый невероятный: радиоприемники, плащ-палатки, детские велосипеды, газовые баллоны, тетрадки, сладкие плитки, сахар…

Все это грузили в автобусы, перевозили через границу и реализовывали на местных базарах. Заработать можно было долларов 30–50, а то и 100 за одну поездку – зависело от товара.

Занимались этим преимущественно наши героические женщины. Молодые и симпатичные могли встретить там свою судьбу, ведь жили и спали все вместе в этих же автобусах.

И до того, и