Мы прошли в ее комнату, она разлила по двум бумажным стаканчикам «Коку». И пока мы пили, Вильма рассказала мне кое-что о своем прошлом. Во время Второй мировой войны она служила сержантом под началом генерала Джорджа Патона. Она даже фотографию мне показала — в доказательство. Конечно, в военной форме Вильма выглядела совсем иначе, однако не узнать ее было невозможно. Теперь же она обратилась в восьмикратного дедушку, трансвестита и жизнь вела довольно беспутную.

— Ваш пример вдохновляет, — заверил я ее. И тут меня действительно посетило вдохновение.

— Послушайте, Вильма, мне очень не помешала бы помощь, э-э, сильного человека, — сказал я. — Здешние люди злы на меня за то, что я привел в Бетел вудстокцев, и время от времени появляются у нас, пытаясь завязать драку. До сих пор нам с папой удавалось справляться с ними, однако в ближайшие дни дела могут принять более скверный оборот. Вы не согласились бы присматривать за нашей территорией — ну, знаете, взять на себя роль охранника, — когда не будете заняты ничем другим?

— Сочту за честь, Эллиот, — ответила она.

Мы пожали друг другу руки — Вильма едва не раздавила мою, что подтвердило мудрость принятого мной решения.

Удача улыбнулась мне: когда мы с Вильмой вышли из ее комнаты, два юных хулигана как раз изображали краской свастику на стене «Крыла Фэй Данауэй». Мы бросились к ним, чтобы остановить их, однако нас опередила компания хиппи.

— Что вы делаете? — закричал один из них. — Откуда в вас столько ненависти?

Кто-то вырвал кисть из руки живописца. За этим последовала потасовка, и уже через секунду хиппи скопом навалились на хулиганов и прижали их к земле. Прибежал с битой в руке папа, постоял, посмотрел, потом оттащил хиппи от хулиганов и сказал им:

— Валите отсюда, пока битой в глаз не получили.

Я повернулся к Вильме:

— Теперь вы понимаете, о чем я говорил? Нам необходима помощь.

— Я буду держать ухо востро, Эллиот, а плетку — под рукой.

— Спасибо, Вильма. Мне от одних ваших слов и то уже полегчало.

Понедельник, одиннадцатое августа, начался как прекрасный летний день — чистое небо, низкая влажность и искристый, вкусный, насыщенный энергией воздух. «Чем можно испортить такое утро?» — думал я. Ответ я получил очень скоро. На территорию мотеля вступили торжественным шагом и направились прямиком к двери моей крошечной конторы пятеро членов городского совета Бетела и два не то три местных бизнесмена. Лица у всех были самые воинственные — решительные и озлобленные, и пока они приближались к конторе, воинственность их явно возрастала.

У двери конторы крепко спали, почти заблокировав ее, восемь-девять молодых мужчин и женщин, завернувшихся в одеяла или забравшихся в спальные мешки. Члены совета переступали через этих хиппи либо бочком протискивались между ними, с отвращением их оглядывая. Труды, которых потребовало преодоление этой преграды, похоже, озлобили членов совета еще пуще. Едва увидев их побагровевшие физиономии, я понял, приятного разговора не предвидится.

Когда они, наконец, втиснулись в контору, их вожак, средних лет мужчина, лысый и с изрядным брюшком, сделал заявление.

— Терпение уайтлейкской общины лопнуло, — начал он. — Никакой фестиваль нам не нужен. Городской совет объявляет в Бетеле чрезвычайное положение. Мы обратились к губернатору Рокфеллеру с просьбой ратифицировать наше решение и направить сюда Национальную гвардию, чтобы она очистила город от всех хиппи и отбросов общества, которые губят его. Дальнейшего ущерба мы терпеть не желаем. Если вы и ваше отребье не покинете наш округ незамедлительно, то в пятницу утром мы перегородим шоссе 17Б живым барьером! Пробиться через него на ферму Ясгура не сможет никто! Это последнее предупреждение, других вы от нас не получите. Мы представляем деловое сообщество Уайт-Лейка — торговцев, домовладельцев и даже соседей Ясгура. Вы поняли, что я сказал, Эллиот?

— А в чем, собственно, дело-то? — спросил я. — Вы считаете, что получили недостаточно денег? Хотите больше, к этому все сводится?

— О каких деньгах вы говорите? — спросил один из бизнесменов.

Ответить член городского совета мне не дал:

— Следите за своими словами! Никто никому денег не передавал, вы этого не видели и видеть не могли!

— Денег было роздано множество и все вы об этом знаете, — ответил я. — Так чего вы, на самом деле, хотите — новых денег? Или просто стараетесь обеспечить себе переизбрание на следующий срок?

— Вы говорили, что в городе соберется двадцать-тридцать тысяч человек, — снова завелся вожак. — А получилось совсем другое. Их уже полмиллиона. Идите, взгляните на 17Б! Вы, евреи, загребате безумные бабки. Вы надули нас и просто так вам это с рук не сойдет! Если вы думаете, что фестиваль все-таки состоится, так знайте, это пустые мечты. Больше мы никаких хиппи на 17Б не допустим.

В контору вошел папа — с бейсбольной битой в руке, а прямо по пятам за ним и Вильма во всей красе ее шести футов и двух дюймов. И тут же грянул ее голос:

— Что это здесь происходит, хотела бы я знать? — задав этот вопрос, она с силой хлестнула плеткой по полу. Мои гости, мгновенно приобретшие сходство с собачками чихуахуа, взглянули сначала на Вильму, потом на папу, державшего наготове биту, и словно закостенели.

— Вы незаконно вторглись в пределы чужих владений! — рявкнул я. — Пошли отсюда к чертям собачьим! Немедленно!

Вильма, словно только того и ждала, еще раз хлыстнула плеткой по полу.

Впечатление было такое, точно кто-то крикнул: «Бомба!». Хорошо еще папа с Вильмой успели отскочить в сторону — иначе чихуахуа, брызнувшие из двери конторы, просто затоптали бы их.

Я немедля бросился к Майку Лангу, моему белому рыцарю в золотых кудрях, — он собирался ехать к Ясгуру и уже сидел на мотоцикле. Я рассказал ему о последней новости.

— Пустяки, дружок, — сказал Майк. После чего слез с мотоцикла, вошел в свой офис и позвонил кому-то из своих партнеров. А переговорив с ним, сказал. — Пустяки, Эллиот. С их дерьмовым барьером мы как-нибудь справимся.

Выйдя со мной из офиса, Ланг попросил подождать его пару минут. А затем направился к комнатам, которые занимали люди из сетей вещания — «Эй-Би-Си», «Си-Би-Эс» и «Эн-Би-Си». Пробыв там несколько минут, он вышел наружу и подошел ко мне.

— Послушай, Элли, как ты насчет того, чтобы выступить сейчас по «Эн-Би-Си»? — спросил он. — Комната 102. Скажи всей стране — пусть едет на фестиваль. Скажи людям, чтобы ничего не ждали. Расскажи о том, что здесь творится. Расскажи об этих прогнивших политиканах, дружок, об их заслоне. И скажи, что фестиваль жив-здоров и состоится непременно. Скажи, что здесь рождается новая нация — нация Вудстока. Говори своими словами и постарайся, чтобы люди поняли — надо ехать сюда. Хорошо, Элли?

Замысел Майка я понял сразу. Чем больше людей соберется на фестиваль, тем меньше шансов помешать ему будет у городского совета — да и у губернатора штата тоже.

— Хорошо, — ответил я.

Мы вместе направились к комнате 102, и путь этот показался мне длиной в милю. Собственно говоря, работники сетей провели в «Эль-Монако» уже пару недель, появившись сразу после моей пресс- конференции. Люди из «Эн-Би-Си» заняли комнату 102, одну из первых десяти, которые мы построили, когда начали расширяться, решив, что изначальных меблированных комнат нам будет мало. Перед появлением этих людей мы обставили ее дешевой мебелью, выброшенной за ненадобностью тремя моими сестрами, и выкрасили стены купленной на гаражной распродаже пастелью. Работники «Эн-Би-Си», взглянув на комнату всего один раз, выкинули из нее всю мебель, покрасили стены в черный цвет и установили в ней огромные блоки радио- и телеоборудования, микрофоны, мониторы, множество телефонных аппаратов, а затем опутали комнату кабелями.

Я постучал в дверь, нас с Майком впустили внутрь. Мне показалось, что я попал в какой-то другой мир. Вдоль стен комнаты тянулись ряды электронной аппаратуры, с полдюжины техников в наушниках с